Но его взгляд, брошенный на жену, полный любви и понимания,
чуть успокоил ее.
— Юлия, — просто сказал Помпей, — я
действительно люблю тебя, — и шагнул к ней.
Какую ночь пережил Цезарь, можно догадываться. Ибо только
бессмертные боги знают, что чувствует отец в день свадьбы своей дочери.
Глава XLIX
Приблизились замышляющие лукавство; далеки они от закона
Твоего.
Псалтырь, 118:150
Год консульства Гая Юлия Цезаря стал годом народных
собраний. Практически все вопросы выносились на обсуждение шумных сборищ народа
и принимались большинством голосов. На Форуме беспрерывно выкрикивались
популистские лозунги, к восторгу собравшихся. В таких условиях трудно было
обсуждать целесообразность принятия того или иного закона. Достаточно было
крикнуть несколько лозунгов о величии Рима и римлян, как под восторженный рев
собравшихся проходил любой закон.
Бибул, запершись у себя дома, посылал отчаянные послания
сенату, на которые давно никто не обращал внимания. Оптиматы не рисковали
появляться на площади перед народом, и многие сенаторы просто отсиживались
дома, предпочитая даже не ходить на заседания сената.
Сенаторы-оптиматы, рисковавшие пройти в сенат, подвергались
всевозможным оскорблениям со стороны люмпенов и плебеев. На одно из заседаний
вообще не явилось две трети сенаторов. Недовольный Цезарь, заметив, что нет
даже кворума, обратился к старейшему сенатору, заменившему в этот день
принцепса сената, Консидию:
— Почему сенаторы не хотят выполнять своих обязанностей
во благо Рима и римского народа?
— Они боятся приходить, — невозмутимо ответил
Консидий, — толпа, стоящая перед курией, требует их отречения и изгнания.
Ты ведь знаешь, Цезарь, как в городе сейчас не любят оптиматов.
— Так почему ты сам не боишься и не остаешься
дома? — с улыбкой спросил Цезарь.
— Меня освобождает от страха моя старость, —
сказал сенатор, — ибо краткий срок жизни, оставшийся мне, не требует
большой осторожности.
[169]
Цезарь промолчал, но по его указанию в день заседаний сената
преторы и эдилы оттесняли толпу от курии.
На Форуме сам Цезарь появлялся только в сопровождении Помпея
и Красса под радостные крики толпы. В сенате отныне первое слово всегда
предоставлялось Помпею, а второе — Крассу.
По предложению народного трибуна Публия Ватиния
Цизальпинская Галлия была передана на пятилетний срок Цезарю с правом набора
трех легионов. После того как этот закон был утвержден в народном собрании,
сенаторы вынуждены были согласиться, не рискуя возражать против мнения римлян.
Замученные и растерянные, сенаторы не просто отменили свой
собственный закон о пастбищах, но разрешили Цезарю набор еще одного легиона,
присоединив к его провинциям и Нарбонскую Галлию.
Нам кажется странным и невозможным, чтобы высший орган
правления Рима — древний сенат, состоящий из гордых и в общем мужественных
людей, мог отменять собственное постановление. Но под влиянием окружавшей курию
Гостилия толпы римлян сенаторы становились удивительно сговорчивыми и
послушными, не решаясь выступить против собственного народа.
Самая страшная сила, заставляющая гордого и смелого человека
подчиняться, — это мнение толпы, мнение его собственного народа. Принявший
яд по воле своих соотечественников Сократ и бежавший из Карфагена после
величайших побед Ганнибал, изгнанный из отечества после его освобождения
Фемистокл и спасший свою страну и отстраненный от власти Перикл — несть им
числа, титанам, сражающимся во имя своего народа и не понятых своими
согражданами.
Самая горькая обида — непонимание соотечественников,
непризнание в родной стране. Нет кумира в своем отечестве.
Люмпены, плебеи — люди ничтожные, составляющие в массе своей
толпу, охотнее всего обрушиваются на кумира, еще вчера бывшего идолом
поклонения. Для римских сенаторов оскорбления и крики римлян были хуже позора и
смерти, ибо это был их собственный народ в родном городе.
По договоренности триумвиров на будущий год в консулы были
выдвинуты кандидатуры бывшего легата Помпея — Авла Габиния и тестя Цезаря — Луция
Кальпурния Пизона. Оптиматы, понимавшие, что на выборах консулов в народном
собрании они не сумеют провести необходимые кандидатуры, выдвинули в городские
преторы двух своих сторонников — Агенобарба и Гая Меммия, рассчитывая победить
в городе.
В эти дни во время одного из закрытых заседаний сената,
обсуждавшего вопрос о положении дел в провинциях, Цезарь и Помпей поднялись на
галерку.
Внизу, в зале курии, шли вялые споры, а здесь, наверху,
почти не было сыновей сенаторов.
— Нужно будет что-то делать с Катоном, — задумчиво
сказал Помпей, — он все равно, даже в одиночку, выступает против наших
законов.
— А Цицерон ему помогает, — кивнул Цезарь, —
нам нужно придумать способ удалить их из города.
— Это нелегко, Цезарь, — задумался Помпей, —
Катона очень уважают в городе. А Цицерон до сих пор считается «спасителем
Отечества».
— Они мешают нам, — ответил Цезарь. — После
окончания консульства я должен отправиться в Галлию. А что, если и тебе
понадобится покинуть город? Красс один не справится с этим болотом, — он
кивнул на сидевших внизу сенаторов. — Нужно решать все до нашего отъезда.
— Ты прав, — сказал Помпей, — но поверь, я не
могу выходить на площадь, видя эту толпу черни. Клодий, Марций, Лека, Бестиа,
племянник Суллы Публий. Ты посмотри, с кем мы имеем дело! Да, среди популяров
есть порядочные люди, но в большинстве своем — это люмпены, люди без
гражданства, бывшие вольноотпущенники, сельские жители. Когда я вижу этих
людей, мне становится страшно. Как можно с ними договариваться? О чем, Цезарь?
Толпа всегда хочет хлеба и крови, развлечений, зрелищ. Я не могу без содрогания
смотреть на этих полулюдей.
Цезарь слушал своего зятя, не перебивая его.
— Да, я знаю, — горько говорил Помпей, —
оптиматы ничуть не лучше, но среди них есть римляне известных фамилий, служившие
нашему городу сотни лет. Мне трудно делать выбор, Цезарь.
— Мне тоже, — вдруг согласился с ним
Цезарь. — Ты думаешь, я не вижу всей ограниченности популяров, недостатки
нашего движения, эти перекошенные в дикой злобе лица на народных собраниях, не слышу
криков, требующих новых проскрипций и разгона сената? Я все знаю, Помпей, и
более тебя не доверяю Клодию или катилинарию Бестиа. Но разве оптиматы лучше? О
какой чести и доблести ты говоришь, о каком служении Отечеству? Наши сенаторы
погрязли в роскоши и злоупотреблениях. Вымогательства на каждом шагу, почти в
любой провинции. Вчера Децим Силан взял деньги у откупщиков Лузитании, а уже
сегодня он выступает за сокращение налогов в этой провинции. Вообще нужно будет
принять особый закон о вымогательствах, чтобы положить конец бесчинству
оптиматов.
[170]
Но не это главное. Ни одни, ни другие не могут
спасти Рим, не могут поддержать наше величие.
