Проект был поставлен на голосование. За постановление
проголосовало триста девяносто шесть сенаторов, против — сто семьдесят пять,
среди которых были Цезарь, Красс, Бальб, почти вся левая половина зала.
Оптиматы встретили итоги голосования долгими радостными криками. Отныне борьба
с Катилиной вступала в новый этап.
Публий Ваттий Иссаварик объявил традиционную формулу,
вводимую при объявлении чрезвычайного положения: «Пусть консулы наблюдают,
чтобы республика не потерпела какого-либо ущерба!»
Глава VI
И оттого только страх
всех смертельный объемлет, что много
видят явлений они на земле
и на небе нередко.
Тит Лукреций Кар
(Перевод Ф. Петровского)
Над городом быстро опускались сумерки. Дневная духота
сменилась грохотом громовых раскатов и внезапно ощутимо налетевшим ветром
Бореем.
[56]
Упали первые капли дождя, постепенно превращаясь в
нарастающий ливень. Молнии освещали семь холмов Рима,
[57]
являющих собой центр всего цивилизованного мира, на которых сходились все
противоречия современной эпохи, где рождались и возносились титаны и падали,
разбиваясь, с высоты собственного величия поверженные герои.
Уставшие за день люди разбежались по домам, торговцы быстро
собирали свой товар, спеша укрыться в близлежащих строениях, под навесами
портиков и базилик. Редкие прохожие торопились к своим жилищам. На город
надвигалась тьма, разрываемая молниями, словно неведомый режиссер решил
поставить грандиозные декорации перед очередным актом разыгрываемой здесь
трагедии. Волны Тибра, вздувшись, побежали еще стремительнее. На Марсовом поле
все усиливающиеся шквалы ветра стали сносить установленные здесь несколько дней
назад палатки. Лаяли собаки, ржали лошади, гоготали гуси, словно пытаясь во
второй раз спасти своим гоготанием «Вечный город».
От Колизея, мимо храма Венеры и эквимелия,
[58]
по направлению к Квириналу двигались две фигуры. Посторонний наблюдатель мог
без труда узнать в этих мощных широкоплечих римлянах Катилину и Лентула.
Завернувшись в трабеи, они быстро шли, не обращая внимания на усиливающиеся
ветер и дождь.
Лентул громко говорил, словно стараясь заглушить шум
грохотавшей стихии.
— Откуда Цицерон мог узнать об убийстве Фульвии? Я
думаю об этом с самого утра. На моей вилле было двадцать два человека. Кто из
них мог выдать нас?
— Каждый! — громко крикнул Катилина, и его лицо
исказила мрачная судорога. — Каждый, кто рассчитывал получить хоть пару
сестерциев за предательство.
— Но я приказал бросить тело в море. Мои рабы уже
увезли ее. Цицерон не сможет ничего доказать.
— А если он начнет искать Фульвию? — прокричал
Катилина, обращаясь к своему спутнику.
Тот пожал плечами:
— Не знаю. Это не мое дело! — закричал в ответ
претор.
— Нужно проверить всех рабов, проживающих на
вилле, — предложил Катилина, и Лентул только кивнул головой в знак
согласия.
Они сделали еще несколько шагов, когда навстречу им
пробежало несколько рабов, несущих лектику, очевидно, с богатой римской
матроной, застигнутой неожиданно начавшимся сильным дождем.
Катилина улыбнулся.
— Эти люди боятся даже дождя, — громко сказал он
Лентулу, — они недостойны управлять миром. А Цицерону мы просто отрежем
язык вместе с головой.
— Что? — переспросил нерасслышавший Лентул.
— Вместе с головой! — закричал во всю мощь своей
глотки Катилина.
Внезапно улица ярко осветилась. Сверкнула молния,
прочертившая небо пополам, и страшной силы заряд ударил в стоящую в ста шагах
от Катилины, на кровле храма, статую Юпитера. И осветилась статуя Натты,
[59]
одна из самых древних статуй, украшавших фронтон храма
Юпитера на Капитолии. Сама статуя Юпитера внезапно покачнулась и полетела вниз.
Римляне замерли ошеломленно, заметив, что удар молнии пришелся прямо в статую
великого божества. Послышались дикие крики, какая-то женщина громко стонала,
слева раздавался истерический плач девушек, а справа нарастало карканье ворон,
потревоженных ударом молнии.
— Дурное предзнаменование, — прошептал Лентул.
— Для Цицерона и его компании, — сказал Катилина,
сумевший непонятным образом услышать слова своего друга.
К поверженной статуе уже бежали женщины и мужчины. Бежавший
впереди всех жрец-авгур, указывая на нее, громко кричал:
— Знамение богов! Это знамение богов! Горе нам,
римляне. — Он подбежал к статуе и замер, увидев, что линия разлома
проходит через всю статую. Жрец пошатнулся, упал на колени, поднимая руки к
небу.
— Знамение богов! — снова закричал он. —
Великий Юпитер
[60]
посылает нам тяжелое испытание. Мы
прогневали великих богов, и они обрушат свой гнев на наш город. Фурии
[61]
поднимутся над городом, и слышен будет плач их и стоны. Со
скал Скирона
[62]
будут бросать сынов Квирина. И Орбона, богиня
смерти, будет терзать наших детей.
— Берегите детей своих от гнева богов, — громко
кричал жрец, — ибо не будет пощады никому. Гнев великих богов подобен
урагану, опускающемуся с гор. Трижды Гекаты
[63]
лай прозвучит
над городом. Горе нам, римляне!
Небо осветилось еще раз, и снова грохот громовых раскатов
потряс город. Собравшиеся вокруг статуи люди повалились на землю. Даже Лентул
был заметно смущен. А Катилина, наоборот, развеселился.
— Уйдем отсюда, — предложил он Лентулу, —
иначе завтра Цицерон скажет, что боги метили в нас, а попали в Юпитера. —
С этими словами грозный патриций страшно расхохотался. Удивленные люди начали
поворачиваться к нему, и даже жрец замер, пораженный его смехом больше, чем
ударом молнии.
— Он безумен, — тихо сказал жрец, — безумен.
