— Значит, консул Антоний поддержит нас, — спросил,
явно обрадованный таким известием, Цепарий, — а Цезарь и Красс? Что
передать в Этрурию?
— Да. И Антоний, и Цезарь, и Красс — все будут на нашей
стороне, так и передайте нашим сторонникам, — заявил Катилина, — но
сейчас главное — выборы. Идите во все трибы и комиции, по всем кварталам Рима,
призывайте ваших друзей и родственников отдать свои голоса в мою поддержку.
Убедите их, насколько выгодно я отличаюсь от Мурены и Силана. Я думаю, выборы
будут назначены на очередном заседании сената — откладывать дальше они уже не
смогут. Мы сумеем победить лишь в том случае, если убедим римлян, что
действительно готовы отменить постыдные долги наших свободных граждан, наделить
их землей, принадлежащей их отцам, дать согражданам почувствовать себя
хозяевами в нашем государстве.
В атрий вошел вольноотпущенник Корнелия Лентула и, подойдя к
Катилине, что-то тихо сказал ему. Тот вспыхнул от радости, глаза заблестели, на
лбу начала прорисовываться набухающая вена.
— Пусть идут, — негромко сказал он и, посмотрев на
сидевших вокруг него молодых людей, вдруг улыбнулся: — Сейчас мы увидим, кто из
вас собирается действительно сражаться до конца.
Вошедшие рабы начали раздавать сидевшим в атрии короткие
ножи. Лентул, очевидно, знавший, в чем дело, принимая нож, лишь усмехнулся, а
сидевший рядом Цетег нахмурился. Некоторые патриции, решив, что предстоит
необычная форма клятвы, спокойно взяли ножи, другие, наоборот, словно
предчувствуя нечто ужасное, бросали по сторонам мрачные взгляды.
Катилина распорядился, чтобы унесли светильники, и атрий
погрузился в темноту и безмолвие, лишь изредка нарушаемые чьим-то сдавленным
кашлем.
Послышались быстрые шаги, и все замерли, ожидая появления
новых действующих лиц. Дверь отворилась почти бесшумно, и на пороге появились
две изящные женские фигуры, красоту линий которых только подчеркивали надетые
на платья столлы из тончайшей шерсти. Более узкие паллы были перекинуты через
плечо и скреплены фибулой.
[33]
Раб, шедший за женщинами, нес
один слабый светильник, освещавший лишь середину атрия. Женщины сделали
несколько шагов в центр, оглядываясь по сторонам. Лица сидевших были почти
скрыты во мраке комнаты.
— Здесь сидят немые. — насмешливо сказала одна из
женщин, указывая на сидевших вокруг мужчин. — И для чего нужны такие
тайны, Семпрония? Я давно не скрываю своей свободы, и меня трудно удивить.
— Ты удивишься, Фульвия, — раздался в тишине
негромкий голос Катилины, — ты удивишься, узнав, куда ты попала. —
Женщина вздрогнула, оглядываясь по сторонам, словно не доверяя своему
слуху. — Катилина, — пробормотала она в ужасе.
— Ты узнала меня? — так же тихо спросил патриций,
вставая и подходя к ней.
Фульвия не произнесла ни слова, не сводя расширенных от ужаса
глаз с этой мощной фигуры. Из груди ее вырвался какой-то всхлип, она
отшатнулась, словно ища защиты у своей спутницы. Катилина правильно понял этот
жест.
— Спасибо тебе, Семпрония, за то, что привела к нам
сегодня эту фурию, — произнес он страшным голосом. Набухшая вена стала
пульсировать в такт спокойным ударам его сердца.
Несчастная женщина, уже понявшая, что попала в страшную
ловушку, испуганно молчала, даже не пытаясь пошевельнуться.
— Вот эта женщина, — поднял руку патриций, —
помогала Цицерону в прошлом году стать консулом. Это она рассказала ему о наших
планах. Правда, Фульвия? — спросил он своим звенящим от напряжения
голосом.
Женщина попыталась кивнуть головой, но не смогла, чувствуя,
что не может пошевельнуться, даже наклонить голову.
— Какого наказания заслуживает эта женщина? —
внезапно громко спросил Катилина и закричал: — Отвечайте все!
— Смерти, — громко произнес первым Лентул.
— Смерти, — как эхо повторил Цепарий.
— Смерти, — выкрикнул Цетег.
— Смерти, смерти, смерти, — раздалось по всем углам
атрия.
Фульвия даже не пыталась понять, откуда исходят эти голоса.
Она не сводила глаз с Катилины.
Встав со скамьи, к ней подошел Лентул.
— А может, отрезать ей язык? — спросил
Лентул. — И оставить ей жизнь. Она ведь красивая женщина. Правда,
Новий? — патриций посмотрел на сидевшего перед ним женоподобного
римлянина.
Тот отвел глаза.
— Я спрашиваю — правда, Новий? — жестко повторил
вопрос Лентул.
— Да, — не выдержал его взгляда Новий.
— Тогда бери ее, она твоя. — Лентул сделал два
шага вперед и, почти не напрягая рук, разорвал платье на женщине. Затем так же
спокойно разорвал хитон,
[34]
сорвав строфиом.
[35]
Фульвия стояла теперь обнаженная, и при слабом свете светильника было хорошо
видно, как мелкая дрожь сотрясает все тело женщины.
Под взглядами Катилины и Лентула Новий нерешительно встал,
подходя к женщине.
— Раздевайся, — предложил ему, улыбаясь, хозяин
виллы, — вспоминай иногда, что ты мужчина.
Некоторые, сидевшие в атрии, засмеялись. Другие молчали.
Чуть поколебавшись, Новий начал сбрасывать с себя одежду. Сидевший недалеко от
него Вибий внезапно вздрогнул, увидев, с каким болезненным любопытством смотрит
на происходящее другая женщина. Он увидел ее профиль, тени, отбрасываемые на ее
лицо слабым светом светильника. Женщина была подобна богине смерти, мрачная и
величественная.
Лентул поднял руку, касаясь лица Фульвии:
— Ты ведь любишь римских мужчин, Фульвия. У тебя их
было так много. Чтобы тебя успокоить, нужны настоящие мужчины.
— Одевайся, Новий, — внезапно резко сказал Катилина, —
не нужно доставлять последнее удовольствие этой развратнице. Лентул прав. Мы
используем ее лучше в качестве жертвы великим богам.
Присутствующие в зале снова рассмеялись, словно решив, что
самое страшное уже позади.
— Я не шучу, — громко крикнул Катилина, и все
сразу стихло. — Каждый из вас поклянется на ее крови. Так делали более ста
лет назад почитатели великого Диониса, бога Вакха.
[36]
Сегодня
мы снова введем эту страшную клятву. И кто нарушит ее, умрет так же, как и эта
женщина.
