Глава XXXVIII
И я, когда шел сюда, не смешивался с остальными, а бросив
всех тонущих, побежал вперед к лодке и занял самое удобное место.
Лукиан
«Разговоры в царстве мертвых»
Как поступает муж, обнаруживший измену жены? Убивает ее —
утверждает мировая литература, во всяком случае, ее классики. Убивает соперника
— убеждают криминальные истории прошлого и нашего времени. Разводится с ней,
пытается сдержать чувства, постичь происшедшее рассудком, — подсказывает
нам здравый смысл. Цезарь выбрал последнее. И нам предстоит разобраться в его
поступке.
Все утро Рим гудел от возбужденных сплетен и разговоров
тысячи «очевидцев» печального происшествия. Среди сплетников находились даже
очевидцы, убеждавшие всех, что совершили сей галантный подвиг вдвоем с Клодием.
К вечеру этого дня число мужчин, попавших тайком в дом Цезаря, насчитывало уже
полтора десятка человек. Подробности передавались одни ужаснее других.
Вопреки слухам, Клодий не бежал из Рима, а скрывался у своей
младшей сестры. Цезарь, напротив, был в доме у Аврелии, где имел долгий
неприятный разговор.
— Я всегда говорила, — настаивала мать, — что
Помпея недостойна тебя, но ты не хотел меня слушать. Теперь ты сам убедился в
ее легкомыслии. Неужели после всего происшедшего ты останешься с ней?
Цезарь чуть улыбнулся:
— Я подумаю об этом. Но прошу тебя об одном. Никому не
рассказывай о Клодии. Кроме тебя, его лица никто не видел. Это очень важно.
— Тебе это нужно, — просто сказала мать, —
значит, я не видела его лица.
Цезарь, улыбнувшись еще шире, кивнул на прощание, выходя из
атрия, где стояли скульптурные изображения знаменитых предков Аврелиев и Юлиев.
На улице его ждал Зимри, сообщивший, что Помпея с самого
утра находится в храме богини Юноны, моля богов послать ей прощение мужа.
— Передай, что боги услышали ее молитвы, — просто
сказал Цезарь, — я простил ее. Но, как верховный понтифик, я не могу жить
с женщиной, виновной, пусть даже косвенно, в святотатстве во время праздника
Доброй богини. Отныне мы будем жить отдельно. Ты знаешь небольшой дом на
Квиринале, который я покупал в прошлом году?
— Конечно, господин.
— Передай, что он теперь принадлежит ей. И пусть
управляющий домом даст мне список всего необходимого. Я пошлю из своего дома.
— Больше ничего не надо говорить? — Преданный
иудей смотрел на Цезаря выжидательным взглядом.
— Этого вполне достаточно, — махнул рукой
Цезарь, — ступай. — В душе он даже был доволен, что сумел обойтись
без личных объяснений, которых не любил.
Мужское самолюбие Цезаря было, безусловно, уязвлено, но
инстинкт политического деятеля подсказывал ему не возбуждать излишнего
волнения, в результате которого он сам мог оказаться в смешном положении.
Помпея не вернулась в свой дом, отправившись на Квиринал, но
через день в гости к Цезарю пришел сам Цицерон. Хозяин принял его в атрии, и
после взаимных приветствий они уселись в триклинии. Цицерон, чуть пригубив
вина, сразу начал свой разговор, не дожидаясь, пока рабы покинут помещение.
— Я слышал, ты разводишься со своей женой, Цезарь.
— Великие боги, — насмешливо ответил
Цезарь, — я только подумал об этом, а ты уже знаешь.
— Для этого нужно знать тебя, Цезарь, —
нахмурившись, сказал Цицерон, — ты ведь отправил ее в свой дом на Квиринале.
— А ты считаешь, что постиг душу Цезаря?
— Если это неправда, я уйду, — встал с ложа
Цицерон.
— Ложись,
[142]
— махнул рукой
Цезарь, — я действительно развожусь с Помпеей, если это тебя так
интересует. Хотя, насколько я понимаю, не это волнует тебя. Тогда зачем ты
пришел, Марк Туллий?
— А ты не догадываешься? Рим возмущен, римляне
негодуют. Коллегия понтификов единодушно вынесла решение о святотатстве. Дело
передано в суд. Но Клодия поддерживают городской плебс, народные трибуны, популяры.
За него все недовольные властью оптиматов недобитые катилинарии, скрытые
марианцы. За ним стоишь ты, Цезарь. Вернее, стоял до недавнего времени. В любой
момент в Риме могут начаться серьезные волнения.
— Коллегия понтификов была не единодушна. Я воздержался
при голосовании, — ровным голосом сообщил Цезарь.
— Я знаю. — Цицерон все-таки вскочил с ложа,
словно считая, что он уже в суде, на обвинительной речи против Клодия. —
Все сенаторы и все достойные граждане Рима хотят знать, чем все это кончится,
Цезарь? Что дальше? Избранные на новый год консулы Марк Туллий Пизон Фруги
Кальпурниан и Марк Валерий Мессала Нигер вступают скоро в должность. Они
заявили, что не потерпят беспорядков во время процесса над Клодием. Заметь —
оба заявили одновременно.
Городским претором на твое место уже избран Публий Корнелий
Лентул Спинтер, — продолжал Цицерон. — Ты знаешь его как убежденного
оптимата. Мы не допустим появления в Риме второго Катилины. Одного было вполне
достаточно. Теперь все зависит от твоей позиции, Цезарь. Тебя послушают и Марк
Красс, и другие твои сторонники.
Цезарь молча слушал эту длинную речь.
— Мы не можем понять, — продолжал Цицерон,
возбужденно ходя по триклинию, — что связывает тебя с Клодием и им
подобными. Эти люди — отбросы общества. Популяры хотят все уничтожить, всех
разорить. Среди них почти нет настоящих римлян. Это люди, приехавшие в Рим и
получившие теперь здесь гражданство, бывшие провинциалы и сельские жители,
мечтающие теперь о власти. Среди них почти нет политиков и воинов, за исключением
старых марианцев. А ты, Цезарь, поддерживаешь популяров. Ты, представитель двух
великих римских родов — Юлиев и Аврелиев, водишь дружбу с грязным плебсом.
— Но ты сам, Цицерон, тоже приехавший из провинции,
римский гражданин, — заметил Цезарь, улыбаясь.
— Да, — остановил на мгновение свой шаг
Цицерон, — но, как и твой родственник Гай Марий,
[143]
я
служу Риму и римлянам, а не плебсу Рима. Ты не видишь разницы, Цезарь?
— Обрати внимание, — вместо ответа вдруг сказал
Цезарь, — что нашими консулами и преторами часто стали избирать граждан из
провинции, лишь недавно ставших римлянами. Рим вырождается, — заключил он,
притворно вздыхая, — у провинциалов больше упорства и наглости, чем у
настоящих римлян.
Цицерон вспыхнул, покраснел и, не сказав ни слова, еще
больше развалился на ложе.
— Кроме того, — Цезарь сразу перехватил
инициативу, — осмелюсь напомнить о нашем соглашении в термах Минуция. Мы
тогда смогли понять друг друга, и ты выиграл гражданскую войну, Цицерон.
— Мы, — вспыхнул Цицерон, — мы все выиграли
эту войну.
