Внизу Агенобарб обращался к консулам.
— От имени сената и народа римского: я прошу консулов
Рима Марка Пупия, сына Марка, Пизона Фруги Кальпурниана и Марка Валерия, сына
Марка, Мессалу Нигера подготовить закон о назначении чрезвычайного трибунала
над совершившим святотатство Публием Клодием Пульхром.
— Да будет так, — наклонил голову принцепс
сената, — пусть говорят консулы.
Встал Мессала Нигер и коротко, очень четко, почти
по-военному выдал свое заключение:
— Коллегия понтификов признала Публия Клодия Пульхра
виновным в святотатстве. Мы, консулы Рима, предлагаем передать дело в суд, для
чего городскому претору Лентулу Спинтеру поручается назначить судей для
обеспечения процесса. Пусть торжествует юстиция.
— Клодия, безусловно, осудят, — прошептал Марцелл
Помпею, — там будут не слишком беспристрастные судьи.
— Согласны ли с этим мнением народные трибуны? —
спросил в заключение Ваттий Иссаварик.
— Нет, — громко закричал, вскакивая со своего
места, молодой народный трибун Квинт Фуфий Кален.
— Мы слушаем тебя, — строго произнес,
нахмурившись, Ваттий Иссаварик.
— Насилие может также маскироваться под право, —
начал народный трибун известной латинской пословицей, — но мы, римляне, не
смеем заменять насилие правом. Еще не так давно в этих стенах мы уже совершили
акт незаконный и бесчестный, казнив пятерых римских граждан без суда, вопреки
нашим законам. Теперь мы хотим осудить человека за его святотатство, даже не
выслушав его. Какими будут судьи, назначенные претором Публием Корнелием
Лентулом Спинтером, я могу себе представить. Во имя богов, великих и всеблагих,
разве это справедливо? Миру более всего противны насилие и нарушение
права, — привел он еще одну латинскую поговорку.
Фуфий Кален был неудачливым соперником Цицерона по судебным
ристалищам и любил щеголять латинскими пословицами.
— Неужели мы вновь допустим такое нарушение, —
почти искренне возмущался народный трибун, — неужели снова осудим
человека, не выслушав его, не дав ему возможность защитить себя, назначая
угодных нам и заранее пристрастных судей?
— Это все проделки Цезаря, — гневно прошептал
Цицерон Катулу, — он все просчитал, этот Юлий.
— Что ты предлагаешь? — спросил принцепс сената.
— По обычаям предков и законам Рима передать дело в
народное собрание. Пусть римляне сами решают судьбу Клодия. Если народное
собрание примет предложение консулов, пусть претор назначает судей. Если не
примет, значит, судей будут выбирать по жребию — это один из самых древних
обычаев и законов Рима. Я прошу Гнея Помпея, прославленного полководца и
достойного римлянина, поддержать это справедливое решение, выступив за народ
Рима.
Галерка разразилась приветствиями в адрес Помпея и Фуфия
Калена.
— Какой негодяй! — возмутился Катул. — При
чем тут Помпей?
— Это Цезарь, — снова тихо сказал Цицерон, —
только его гений мог придумать такой ход.
Ваттий Иссаварик немного растерялся. Нельзя было выступать
против предложения народного трибуна. Он поставил вопрос на голосование.
Сенаторы, не желавшие прослыть врагами Помпея и нарушителями прав римского
народа, один за другим голосовали за предложения Фуфия Калена.
— Я сам выступлю на суде, — гневно сказал Катул.
— Я тоже, — отозвался Агенобарб, услышавший
восклицание Катула.
Цицерон кивнул в знак согласия.
Уже выходя из сената, Катон столкнулся с Бибулом.
— Ты видел этот спектакль? — зло спросил Бибул.
Катон впервые подумал, как все-таки ничтожен Бибул в
сравнении с Цезарем.
Глава XL
Вы посмотрите, с каким мне
и ныне готовят коварством
Козни, как, густо таясь,
голове угрожают единой.
Публий Овидий Назон
Народное собрание, состоявшееся через несколько дней,
поддержало требование трибуна Фуфия Калена, и, к ужасу оптиматов, судей решено
было выбирать по жребию. Такой куда более демократический закон не позволял
оптиматам назначить своих судей, и в результате в составе коллегии судей из
пятидесяти шести человек лишь около двадцати были явными оптиматами. Полтора
десятка судей были явными популярами. Остальные выбранные по жребию римские
граждане представляли довольно неустойчивое большинство.
Возглавлять обвинение на суде взялся Агенобарб. Лукулл и
Цицерон дали согласие выступить на процессе свидетелями. Подготовка к процессу
заняла три месяца. Вынужденный из-за непредвиденной задержки проводить время в
Риме, Цезарь проявлял максимум изобретательности, скрываясь от многочисленных
кредиторов.
Оптиматы с удовольствием натравливали ростовщиков на Цезаря,
дабы тот не смог покинуть пределы Рима. Долг Юлия к тому времени превысил
четыре тысячи талантов, или двадцать пять миллионов сестерциев. Но в трудной
ситуации Цезарь всегда находил оригинальный выход. Ему удалось найти
единственного поручителя — Марка Лициния Красса, согласившегося поручиться за
Цезаря на восемьсот тридцать талантов. Такого крупного поручительства не было в
истории Рима ни до, ни после Цезаря.
Кредиторы были частично удовлетворены, к большому
неудовольствию сенатской партии. Но оставалась проблема Клодия.
Всю зиму римляне ожесточенно спорили по поводу будущего
судебного процесса. Большая часть плебса и люмпенов, соглашаясь с
недозволенностью поступка Клодия, оправдывала его, видя в этом дерзком
святотатстве своеобразный вызов партии оптиматов. Страсти накалялись до такой
степени, что городские преторы и эдилы вынуждены были несколько раз прибегать к
помощи вооруженных легионеров для наведения порядка в городе.
В Риме в эти дни все труднее становилось поддерживать
порядок, ибо люмпены все более привыкали решать все вопросы на народных
собраниях, выливающихся в неуправляемые сборища городского плебса.
Находясь под таким силовым прессингом, судьи заранее
склонялись к компромиссу, не решаясь выносить определенного решения. Популяры
Гай Азиний Поллин, Тит Сабин, Авл Гирций, Сервилий Гальба появлялись повсюду,
сея семена ненависти к оптиматам, к сенатской партии вообще.
Среди молодых популяров особенно выделялись три брата
Антония, племянники консула Гая Антония Гибриды. Старшему, Марку, в описываемый
нами период исполнилось двадцать два года. Среднему, Гаю, было двадцать лет и
младшему, Луцию, восемнадцать. И если первый городской претор Корнелий Лентул
Спинтер еще пытался наводить порядок, то второй — Гай Глабрион, пожилой ветеран
сулланской армии, вообще не любил вмешиваться. Его эдилом был Гай Октавий, муж
племянницы Цезаря Атии и отец Октавиана. Одним из трибунов при эдиле был Гай
Галлий, отец совсем еще маленьких Квинта и Марка Галлия. Дети часто играли
вместе, не подозревая, что спустя много лет ставший императором Октавиан Август
заподозрит своего товарища по детским играм претора Квинта Галлия в измене. И
хотя подтверждения своим словам Октавиан так и не найдет, позднее он лично
будет пытать Квинта и выколет ему глаза, после чего прикажет умертвить Галлия.
