— Предположение?! — Робинтон от негодования даже вскочил со стула.
— Успокойся, парень. Нам пока хватает учеников.
— Но он же отказывает своим людям в правах, записанных в Хартии!
— Точнее говоря, он вообще отказывается признавать существование Хартии, — уточнил Маллан.
— И вспомни: в Хартии также записано, что всякий владелец холда обладает правом на самоуправление в пределах собственного холда, — подчеркнул Лобирн.
— Но его холдеры тоже имеют свои права!
— Не будь таким наивным, Роб. Именно это его и не устраивает, — сказал Маллан, с силой грохнув ножками стула об пол. — И не суй ты голову в змеиное гнездо. Из тебя в жизни не выйдет такого бойца, чтобы справиться с ним, а если ты попытаешься надавить на Фэкса, у него появится законное основание бросить тебе вызов. А тогда он попросту свернет тебе шею — вроде бы ненароком.
Робинтон в поисках поддержки взглянул на Лобирна, но мастер лишь покачал головой.
— Я не раз уже обращался к Фарогаю и говорил, что он дал Фэксу слишком много воли. Я предупреждал Фаревена и Баргена, старших сыновей Фарогая, чтобы они держались начеку. Я поговорю с Фаревеном еще раз; он — хороший борец и старается поддерживать форму. Барген же рассчитывает на то, что Конклав вряд ли утвердит в правах владетеля племянника, когда у лорда есть родные сыновья, способные управлять Холдом. На мой взгляд, они оба вполне подходящие правители. Но, боюсь, они не понимают, насколько Фэкс честолюбив. Честолюбив и алчен.
Лобирн помолчал, лицо его было холодным, отчужденным.
— Что же касается арфистов — здесь, в холде Плоскогорье, нашему цеху оказывают должное уважение. Хотя я слыхал, — Лобирн помрачнел, — что во многих местах нас едва терпят. И таких мест становится все больше.
Маллан и Робинтон изумленно уставились на мастера.
— Один торговец-северянин как-то упоминал… — начал было Маллан.
— Давайте не будем забивать себе голову, пока не столкнемся с этой проблемой напрямую, — твердо сказал Лобирн и вновь вернулся к рабочему расписанию.
Эта беседа надолго запала Робинтону в душу. Он еще в детстве заучил Хартию наизусть и даже ходил смотреть на оригинал, спрятанный для сохранности меж двух стекол. Текст до сих пор читался великолепно, хотя был написан множество Оборотов назад. Хартия была первым, что разучивали малыши в начале учебы — в виде обучающей Баллады, конечно. Потом ее изучали подробнее — по мере того, как ученики подрастали и могли осознать значение деталей. Холдер, скрывающий от подвластных ему людей эти знания, не выполнял свой долг перед ними.
С другой стороны, ни один закон не требовал наказания для холдера, скрывающего содержание Хартии. Видимо, об этом просто не подумали в свое время. Когда-то Робинтон спросил мнения мастера Уошелла. Тот лишь фыркнул в ответ, а потом заметил, что создателям Хартии даже в голову не приходило, что кто-то может покуситься на важнейшие из прав человека.
Робинтон искренне понадеялся, что люди, научившиеся читать и считать еще при прежнем холдере, теперь передадут знания своим детям — хотя бы тайком. Знание зачастую находит для себя обходные тропинки, как его ни запрещай. Оставалось лишь надеяться, что в холде Фэкса произойдет то же самое.
Глава 10
Три Оборота, которые Робинтон провел в холде Плоскогорье, пролетели стремительно, перемежаемые лишь зимними холодами. Он узнал много нового о ремесле арфиста и еще больше — об управлении огромным холдом, на территории которого проживают тысячи людей. Восседая по вечерам за главным столом, лорд Фарогай казался мягким, любезным и снисходительным человеком. Но у себя в кабинете, отдавая указания сыновьям и управляющим, он становился энергичным, проницательным и резким. Он знал обо всем, что творится в его владениях, — за исключением «белого пятна», как именовал Лобирн владения Фэкса.
— О, Фэкс умен, — сказал как-то Лобирн Робинтону. — Он проводит с Фарогаем не меньше времени, чем родные сыновья. Можно подумать, что он ему прямой родственник.
— А может, так оно и есть? — заметил Маллан, приподняв бровь. — Они очень друг на друга похожи.
Но Лобирн отмахнулся:
— Фарогай всегда обожал Эвелину. Это всего лишь фамильное сходство.
Маллан повел плечом.
— Мать Фэкса умерла родами, так что мы все равно никогда ничего точно не узнаем. Но вероятность существует. Эвелина так часто беременела, что Фарогай мог поискать развлечений на стороне.
— Выброси это из головы! — резко одернул его Лобирн. — Или держи свои мысли при себе.
— Я бы с радостью, но меня озадачивает привязанность Фарогая к Фэксу. Фэкс родился в тот период, когда у Эвелины случилось подряд несколько выкидышей. Еще до рождения Фаревена…
Но доводить свою мысль до конца Маллан не стал.
Внушающее тревогу поведение Фэкса оказалось единственной неприятностью, с которой довелось столкнуться Робинтону за время жизни в холде Плоскогорье. Он даже, при содействии Маллана, приобрел первый опыт общения с женщиной. Робинтон никогда особо не задумывался о своей внешности и в зеркало заглядывал лишь затем, чтобы проверить, не растрепались ли волосы; волосы он отпускал и заплетал в косу, подобно многим другим юношам. Но благодаря опеке Лотриции он начал понемногу избавляться от подростковой худобы, а пешие путешествия по горам сделали его ноги и грудь мускулистыми.
Поскольку он был арфистом, во время танцев он обычно играл для других, а не плясал сам. Но однажды Маллан заметил во время перерыва между танцами, что Робинтон болтает с тремя местными девушками, подошел и ткнул его локтем в бок.
— Я тебя подменю на время. Давай, выбирай себе пару.
Последовал еще один толчок под ребра, сопровождаемый подмигиванием. Робинтон попытался было возразить, но Маллан уже обратился к одной из девушек:
— Ситта, он у нас застенчивый. Он все время играет для танцоров, а сам танцевать не умеет.
— Это я не умею?! Еще как умею! — возмутился Робинтон и поспешил пригласить Ситту на танец.
Он и прежде поглядывал на эту стройную, миловидную девушку со слегка раскосыми глазами. Сейчас, ради Встречи, она облачилась в ярко-голубое платье, и этот наряд очень ей шел. Правда, Робинтон никак не мог сообразить, как же следует с ней беседовать, чтобы не ляпнуть что-нибудь неуместное.
— Я думала, ты никогда меня не пригласишь, — с притворной скромностью сказала Ситта, вложив свою изящную ручку в загрубелую от постоянной работы со струнными инструментами ладонь Робинтона.
— Мне давно этого хотелось, — чистосердечно признался Робинтон.
— Значит, пришла пора, арфист! — дерзко отозвалась Ситта, и они очутились на танцевальной площадке и поклонились друг другу, как и другие танцующие. А потом зазвучала музыка — на этот раз быстрая, так что Робинтону не представилось случая обнять девушку.
