– Ну, если что-то пойдет не так, вы же предупредите меня, да? – Она заметила, что лицо инженера стало вдруг непроницаемым. – Ну пожалуйста, – умоляла она. – Я не стукач. Я еду повидаться со своей дочерью. Мы виделись последний раз, когда она была ещё подростком. Я здесь только поэтому. И я однажды уже попадала в космическую катастрофу.
– Ну ладно, – смягчаясь, кивнул Перкин. – Молния не ударяет дважды в одно и то же место.
– Если только ты не громоотвод!
Перкин оттаял. Ему стало неловко, что он усомнился в своем же докторе.
– Я буду держать вас в курсе дела, Лунзи. Можете на это рассчитывать.
Но что там все-таки с моей ногой?
– Все в порядке, если не считать этого северного сияния. – Она указала на пятно у него на ноге. – И никто не должен об этом знать, кроме вас и вашего соседа по каюте: нечего привлекать внимание к вашей… э… неудаче, – добавила Лунзи, скрепляя магнитные застежки у него на штанине.
– От повреждений такого рода обычно и следа не остается. Колено будет плохо сгибаться, пока гематома не рассосется. Возможно, поболит немного.
Если боль будет сильной, примите анальгетик: я введу рецепт в медфайл синтезатора, что у вас в каюте. Но не более одной дозы в смену.
– Сделайте побольше, ладно? – попросил инженер и тяжело поднялся, опираясь на стол в преувеличенной заботе о своей больной ноге.
– Хорошо, но только чуть-чуть. Советую иметь в виду, что это запрет ваши кишки покрепче овсяно-бананового сандвича, – сообщила Лунзи, весело поглядывая на пациента. – Я никогда не прописываю этот состав молодым сетти. У них и без того достаточно проблем с ориентированными преимущественно на людей деликатесами вроде этого.
Перкин засмеялся:
– Это точно. Как-то работал у меня один. Вечно страдал. Так повара вырастили специально для него александрийский лист. И это единственное, что я узнал о нем. Сетти – самый скрытный вид, который я только знаю.
– Если хотите, я дам вам ещё линимент – будете натирать вашу ногу до полного впитывания.
– Спасибо, доктор. – Перкин охотно взял пластиковый пакетик, протянутый ему Лунзи, и выскользнул за дверь, минуя следующего пациента, ожидающего встречи с врачом.
После этого разговора Лунзи и сама начала замечать, что, действительно, с кораблем дело обстоит не совсем ладно. Разумеется, разглядеть неполадки за мишурой побрякушек было трудновато, но стоило посмотреть внимательно…
Перкин оказался прав: многие узлы корабля нуждались в ремонте. Имела место постоянная утечка газа с палуб метанового сектора; многие пассажиры жаловались на запах в коридорах, которые к нему примыкали. Перкин и остальные офицеры пожимали плечами, латая прорехи одну за другой, и обещали держать ситуацию под контролем, пока они не доберутся до следующего порта назначения, в месяце пути от Альфы Центавра, где можно будет провести более основательный ремонт.
Лунзи даже начала беспокоиться, не случится ли с ними беды где-то на полпути к Альфе Центавра. Правда, вероятность дважды в жизни попасть в космическую катастрофу была близка к нулю, и только это пока успокаивало её. Такого не могло случиться с ней ещё раз. Или могло? Она надеялась, обеспокоенность Перкина преувеличена. С неприятным чувством надвигающейся беды Лунзи стала более внимательно прислушиваться к инструкциям по эвакуации. Держа слово, данное Перкину, она молчала об их конфиденциальной беседе, но глаза её были открыты.
К концу месяца в банкетном зале произошли некоторые перемены. Адмиралу Коромелю, Бараки Дону и Лунзи предложили пересесть за стол капитана, председательствовавшего в первой смене, и его первого помощника Шарю, женщины весьма необычной масти и примерно того же возраста, что и Дон. Она была очень мала ростом. Макушка её находилась где-то на уровне подбородка Лунзи. Носила она длинное вечернее платье удобного покроя из того же самого полкового пурпура, что и её форма. А её манера держаться наводила на мысль, что до прихода на линию «Фатум-Круиз» она состояла на военной службе. Изобилие золотого галуна на манжете одного из рукавов свидетельствовало о её высоком служебном положении наряду с маленькой мощной рацией, которая всегда находилась при ней для поддержания связи с капитанским мостиком во время обеда. Другая рука была обнажена до плеча.
Её обременял бриллиантовый браслет. К удовольствию Лунзи, Шарю тоже любила послушать хорошие байки, поэтому Коромель получил для своих историй весьма отзывчивых слушателей.
Впрочем, он не слишком это ценил. Временами он бывал весьма брюзглив и иногда цеплялся к соседям, утверждая, что они смеются над стариком. В конце концов Лунзи перестала доказывать свою невинность и воспользовалась его же оружием.
– Быть может, я покажусь вам смешной, – небрежно бросила она Коромелю, который оборвал своё повествование на полуслове и удивленно на неё посмотрел. – Но даже в школе на уроках нам разрешалось разговаривать больше, чем позволяете вы. У нас тоже есть определенное мнение. И иногда мне хочется его высказать.
– Хе-хе-хе! Боюсь, я возражаю слишком много, да? – Коромель одобрительно рассмеялся. – Это Шекспир, к вашему сведению, молодые люди.
Слишком молодые, чтобы хоть что-то прочесть. Ну-ну. Возможно, я уже в таком возрасте, что нахожусь во власти тех, кто окружает меня, в мире, для которого мои слова уже ничего не значат… Прямо как эти несчастные «тяжеловесы», разве нет?
Лунзи тотчас вскинула голову:
– Вы что-то сказали о «тяжеловесах», адмирал?
– Служили несколько под моим началом. Когда это было?.. Восемь, десять лет назад, а, Дон?
– Четырнадцать, адмирал.
Коромель выставил вперед челюсть, подсчитывая года.
– Да, точно. Будь прокляты эти канцелярские дела. Теряешь ход времени.
«Тяжеловесы»! Плохая затея, вот что. Не должно адаптировать людей к окружающей среде. Мы должны среду адаптировать к людям. В конце концов, по замыслу Божьему, должно быть именно так!
– Формирование планет отнимает слишком много времени, адмирал, – резонно ввернула Шарю. – Миры, где живут «тяжеловесы», всем хороши для людей, за исключением гравитации. Вот «тяжеловесов» и сотворили, чтобы они к ней адаптировались.
– Вот именно, сотворили! Сотворили национальное меньшинство, вот что они сделали, – брызгал слюной адмирал. – Мало нам было проблем с партизанщиной. Едва мы добились того, что все расы и народы притерлись друг к другу, как эти умники отелились ещё одним подвидом, и все это безобразие началось сначала. Добились лишь того, что обычные люди во весь голос завопили о той трагедии на Фениксе, говоря, что «тяжеловесы» плясали на могилах «легковесов», которые поселились там прежде. Но можно побиться об заклад, что они немало отвалили тому, кто помог им устроить обвал. И, вероятно, изрядный процент от их экспортного дохода в придачу.
– А я слышала, что первое поселение уничтожили пираты, – заметила Лунзи, с досадой вспоминая острую тоску, в которой она прожила два года, думая, что Фиона – одна из тех, кто погиб на Фениксе.
