В то время как Тарзан ждал на арене, а публика прославляла его во весь голос, между трибунами рядами выстроились легионеры со сверкающими копьями.
Цезарь вполголоса посовещался с распорядителем игр, после чего зазвучали фанфары, и тот встал, подняв руку ладонью вперед, призывая к тишине. Постепенно шум стих. Зрители замерли в ожидании почестей, полагающихся победителю игр. Префект прочистил горло.
— Этот варвар показал такой необычный спектакль, что цезарь из особой милости к своим верным подданным решил продлить игры еще на одну схватку, в которой варвар мог бы вновь продемонстрировать свое мастерство. Вам предстоит увидеть зрелище… Слова префекта были прерваны негодующим ропотом присутствующих, которые разгадали коварную уловку Сублатуса и не желали лишаться своего любимца.
Толпа не хотела новых схваток, ей нужен был живой народный герой, живой кумир. И публика решила вступиться за него, не допустить происков ненавистного Сублатуса.
Полетевшие в адрес цезаря выкрики и угрозы не сулили ничего хорошего, и лишь копья легионеров удерживали недовольную массу в повиновении.
На арене засуетились рабы, наводя порядок. Они уволокли труп Нумы и, убрав окровавленный песок, поспешили назад. Тарзан снова остался один.
И тут на другом конце арены в очередной раз широко растворилась зловещая решетка.
XVII. ПРАВОСУДИЕ ЦЕЗАРЯ
Тарзан повернулся лицом к открывшейся решетке и увидел полдюжину обезьян, которых вытолкали на арену. Незадолго до этого они услышали победоносный клич, громом раскатившийся над Колизеем, и вышли из своих клеток, настроенные на боевой лад. Длительная неволя, оскорбления и издевательства, которым подвергали обезьян жестокие сангвинарцы, сделали их строптивыми и злобными.
Оказавшись на арене, они увидели перед собой человека, ненавистного тармангани, который держал их в клетке, измывался и унижал.
— Я — Га-Ят, — оскалилась одна из обезьян. — Я убью!
— Я — Зу-То, — зарычала другая. — Я убью!
— Смерть тармангани, — закричал Га-Ят.
Обезьяны шли вперевалку, иногда вставая на задние лапы и опираясь при этом на землю костяшками пальцев.
Толпа заволновалась. Среди криков явственно слышалось: "Долой цезаря!" и "Смерть Сублатусу!" Зрители все как один вскочили на ноги, но остались на своих местах, устрашившись вида сверкающих копий. Лишь пара безрассудных смельчаков стали пробиваться к ложе цезаря, но цели так и не достигли, пронзенные копьями легионеров. Их тела остались лежать в проходах для предостережения остальным.
Сублатус шепотом обратился к одному из своих гостей:
— Пусть это послужит уроком для всех тех, кто осмелится посягнуть на цезаря.
— Совершенно справедливо, — отозвался тот. — Великий цезарь поистине всемогущ.
Однако губы льстеца сделались мертвенно бледными от страха, стоило ему увидеть, насколько грозной и многочисленной была разъяренная толпа, и насколько хрупкими и игрушечными казались копья, отделявшие народ от императорской ложи.
Обезьяны во главе с Зу-То приблизились к Тарзану.
— Я — Зу-То, — зарычал самец. — Я буду убивать!
— Осторожней, Зу-То. Не стоит убивать своего друга, — молвил человек-обезьяна. — Я Тарзан из племени обезьян!
Удивленный Зу-То остановился. Остальные столпились вокруг него.
— Тармангани говорит на языке великих обезьян, — сказал Зу-То.
— Я его знаю, — сказал Га-Ят. — Он был вожаком племени, когда я был юнцом. Его зовут Тарзан, то есть Белокожий.
— Да, — подхватил Тарзан, — я белокожий, но сейчас мы с вами пленники. Эти тармангани наши враги. Они хотят, чтобы мы стали сражаться между собой, но мы этого не сделаем.
— Да, — согласился Зу-То. — Мы не будем сражаться с Тарзаном!
— Вот и хорошо, — сказал человек-обезьяна. Обезьяны сгрудились вокруг него, принюхиваясь, чтобы удостовериться в том, что зрение их не подводит.
— Что случилось? — заворчал Сублатус. — Почему они не нападают на него?
— Он заколдовал их, — предположил гость. Недоумевающая толпа продолжала шуметь. Зрители слышали, как животные и человек обменялись странными звуками. Судя по всему, они общались на одном и том же языке. Затем на глазах у публики белокожий человек направился к ложе цезаря в окружении шестерки косматых чудовищ. Тарзан окинул быстрым взглядом подходы к императорской ложе. Там сплошной стеной стояли легионеры, так что не оставалось никакой надежды добраться до цезаря живым. Тарзан устремил взор на Сублатуса.
— Твой план провалился, цезарь. Эти обезьяны, которые, по твоему замыслу, должны были разорвать меня на куски, мои друзья, и они меня не тронут. Если ты задумал еще что-нибудь, то выкладывай сразу, а то мое терпение на исходе. Стоит мне только приказать, как обезьяны последуют за мной в твою ложу и разорвут тебя на части.
Тарзан не колеблясь так и поступил бы, ибо без труда расправился бы с цезарем, однако его останавливала возможность погибнуть от копий легионеров. Уловив настроение толпы, Тарзан не сомневался в том, что она бросилась бы на его защиту, и что сами легионеры, за небольшим исключением, примкнули бы к черни, выступив против ненавистного тирана.
Но на это потребовалось бы время, а Тарзан не мог рисковать жизнью, и, кроме того, у него были другие планы. В первую очередь он рассчитывал на одновременный побег вместе с Кассиусом Астой и Цецилием Метеллусом, чья помощь понадобится в поисках Эриха фон Харбена в Восточной империи. Именно поэтому, когда распорядитель игр приказал ему вернуться в темницу, Тарзан безропотно подчинился и повел обезьян назад в клетки.
Оказавшись за ведущей на арену решеткой, Тарзан продолжал слышать в шуме черни настойчивые призывы к свержению Сублатуса.
Когда тюремщик открыл дверь камеры, Тарзан увидел, что там находится один Максимус Прекларус.
— Добро пожаловать, Тарзан! — воскликнул римлянин. — Не ожидал увидеть тебя снова. Но раз ты остался жив, то почему не на свободе?
— Таково правосудие цезаря, — с улыбкой отозвался Тарзан. — Хорошо хоть наших друзей освободили. Я вижу, что их здесь нет.
— Напрасно ты так считаешь, варвар, — вмешался тюремщик. — Никуда твои друзья не делись. Они в другой камере.
— Но они заслужили свободу! — взмутился Тарзан.
— Как и ты, — ответил тюремщик с ехидной усмешкой. — А может, ты свободен?
— Это несправедливо! — взорвался Прекларус. — Так не делают!
Тюремщик пожал плечами.
— А вот и сделали, — сказал он.
— Но почему? — спросил Прекларус.
— Уж не думаешь ли ты, что цезарь поверяет свои тайны рядовому солдату? — усмехнулся тюремщик. — Впрочем, до меня дошел слух, который объясняет причину. Среди жителей растет недовольство, и цезарь боится тебя и твоих друзей, поскольку народ на твоей стороне, а ты на стороне Диона Сплендидуса.
