Все, увы, получилось по-моему, поверьте, я
очень хотела бы оказаться не права. «Бездна нежности», получив благодаря
прописке доступ к московским съемочным площадкам, ухитрился заработать кучу
денег и бросил Соню, купив себе тайком квартиру.
– Вы несправедливы к Вяльцеву, –
неожиданно сказала Нора, – сейчас в кино снимают человека независимо от
его прописки. Советские времена прошли, теперь главное – талант.
Олеся бросила на Нору уничтожающий взгляд.
– Странная наивность, – фыркнула
она, – ну и как отреагирует режиссер, когда к нему заявится чмо с рюкзаком
и в калошах? «Здрассти, я будущий Джони Депп, снимите меня в блокбастере».
Чушь. Знаете, как устраиваются провинциальные актеры?
– И как? – заинтересовалась Нора.
Олеся поправила густую челку и закинула ногу
на ногу, ее черные туфли сверкали лаком.
– Конечно, лучше всего поступить в
московский вуз и за время учебы завязать связи. Студентам тяжело, но тем, кто
решил покорить столицу, будучи уже взрослым, практически невозможно пробиться.
– Андрей, насколько я помню рассказ Сони,
успешно попал в институт, – напомнил я.
Олеся хмыкнула:
– Ага, верно. Вы только не знаете
крохотную деталь, коренным образом меняющую все. У Тильды Генриховны имелась
ближайшая подруга, Руфь Гиллер.
– Постойте! – воскликнула
Нора. – Была такая актриса, очень известная, хорошо помню ее в роли
Дездемоны.
– Точно, – закивала Олеся, –
она самая. Руфь Соломоновна долгие годы является членом приемной комиссии
института, куда Вяльцева приняли с распростертыми объятиями.
– Господи, сколько же ей лет? –
восхитилась Нора.
– Тайна, покрытая мраком, – отозвалась
Олеся, – сто, двести, триста… Нет ответа.
– Руфь жива? – недоумевала Элеонора.
– Да, и замечательно себя чувствует, но
сейчас речь идет не о потрясающем долголетии Гиллер, – вернула беседу в
прежнее русло Олеся. – Когда сволочь Андрей появился в квартире Сони, он в
первый же день спел арию про свои невзгоды: родителей нет, на последние копейки
купил билет в Москву, мечтает стать актером, если не поступит в институт,
выбросится из окна… Соня вам рассказывала семейную легенду про то, как ее бабки
находили женихов?
– Да, – хором ответили мы с
хозяйкой.
– Тильда была добрейшей души
человек, – вздохнула Олеся, – про ее наивность я уже сообщала. Она
моментально поверила Андрею и, держа в уме дурацкую семейную традицию, кинулась
звонить Руфи. Разве Гиллер могла отказать любимой подруге? Андрей попал в вуз.
Теперь скажите, где лучше жить? В хорошей квартире, на всем готовом, купаясь в
любви жены и тещи, либо в общежитии, питаясь магазинными пельменями?
– Глупый вопрос, – скривилась Нора.
– Вот, вот, – подхватила
Олеся, – и Вяльцев оказался того же мнения. Он лишь один раз показал
истинное лицо, когда попытался отговорить Соню рожать. Ну а затем в гору пошел,
заработал на квартиру и бросил супругу, словно поношенную обувь.
– Быстро обернулся, – констатировал
я, – цены на недвижимость растут.
– Он же ничего на жизнь не тратил, –
возмутилась Олеся, – ел, пил, гулял и одевался за счет жены, отлично
устроился. Соня дура, шла у мужа на поводу, не высовывалась, боялась ему
удачную карьеру порушить. Мерзавец! Он ее убил!
– Из-за разрешения на выезд для
ребенка? – протянула Нора. – Слабоват повод!
– Нет, – сердито перебила
Олеся, – он испугался, что Соня про него правду расскажет.
– Какую? – спросил я.
– Всю. Про поступление в вуз, брошенного
сына, измены жене. Мигом имидж мачо-красавчика лопнет!
– Однако странно, – задумчиво
протянула Элеонора, – почему мысль о физическом уничтожении жены пришла в
голову Вяльцеву лишь сейчас? Они с Соней давно разорвали отношения, если уж
убивать бывшую супругу из страха быть разоблаченным, то следовало проделать это
сразу после развода.
Олеся снова сложила руки на груди.
– Они договорились, что Соня никогда не
напомнит о себе, она и не возникала, а тут поездка, будь она неладна.
– Еще одна странность, – не
успокаивалась хозяйка.
– Какая?
– Почему Вяльцев записал на себя
младенца?
– Куда ему было деваться? Мальчик
появился в законном браке, – закашлялась Олеся.
– Некоторые мужчины, – тихо ответила
Нора, – не считают штамп в паспорте достаточным основанием для признания
ребенка и отказываются от отцовства.
– А Вяльцев не протестовал, – слегка
повысила тон Олеся.
– Следовательно, он не законченный
мерзавец, – сделала логичный вывод Элеонора.
– Негодяй и гад.
– Но мальчика он признал.
– Он его не воспитывал, денег не давал!
– Фамилию свою дал, – упорствовала
Нора.
– Неправда! – заорала Олеся. –
Разве вы не поняли? Вяльцев меньше всего хотел, чтобы известие о его женитьбе
вылезло наружу! И Марка никто не признавал! Мальчик горькая безотцовщина!
– Тогда неясна ситуация с выездом, –
рявкнула Нора, – либо Марк сын Вяльцева, тогда нужно разрешение. Если дело
обстоит так, вы обязаны согласиться: мазать Андрея одной лишь черной краской
никак нельзя, есть в нем и светлые пятна. Если же Вяльцев, образно говоря,
отшвырнул мальчика, то зачем разрешение?
Олеся замерла.
– Ну в общем, – весьма неохотно
произнесла она, – дело глупое. Сонечка, она, надо учесть, такое
воспитание, Тильда…
– Не понимаю! – рявкнула Нора.
Олеся опустила глаза.
– Еще одна Сонина идиотская затея! Вы же
никому не расскажете? Нет? Когда родился Марк, Андрей очень долго не шел в загс
регистрировать младенца. Все тянул, находил причины: съемки до ночи,
пресс-конференция, премьера фильма…
В конце концов Соне надоело, что Марк как бы
не существует, и она сама зарегистрировала его.
– Подобную процедуру разрешено
проделывать без отца малыша? – изумился я. – Бред. Любая женщина
тогда сможет приписать, допустим, мне кучу отпрысков и потребовать потом
алименты.
Олеся кашлянула.
