Юра был, с одной стороны, мал, с другой – уже
достаточно вырос и понял суть происшедшего. Папа не любит маму, вернее, он ее
разлюбил, теперь у Алексея Николаевича сильное чувство к Варе, более молодой и
красивой, чем Ира. Мама ни о чем не подозревала, она доверяла и мужу, и
родственнице, начала ремонт дачи, хотела закончить его к осенним каникулам
сына. Почему мама вернулась раньше времени, Юра не знал, но только Ира вошла в
дом в момент, когда ее совершенно не ждали, и застукала мужа вместе с
прислугой.
Юра, оцепенев, слушал, как Алексей Николаевич
поучает Варю:
– Скажешь, что спала.
– Да, – отзывалась нянька.
– Услышала мой крик.
– Да.
– Пошла посмотреть, что случилось.
– Да.
– Ничего не знаешь.
– Хорошо.
– Ира была в климаксе. У нее случались
депрессии.
– Да.
– Она говорила о самоубийстве часто,
каждый день.
– Хорошо, – монотонно твердила Варя.
У Юры начала кружиться голова, и он сумел
незамеченным вернуться в кровать. Что отец объяснял милиции, как удалось замять
историю, мальчик не знал. Его через две недели после смерти мамы отправили в
Ленинград, где у папы жила сестра, Валентина Николаевна.
– Ребенок не может находиться в квартире,
где погибла мать, – мотивировал свой поступок отец, – идет следствие,
сюда без конца ходят посторонние люди, через полгода я заберу Юру.
Полгода вылились в десять лет. Алексей
Николаевич не торопился ехать за сыном, может, он не хотел постоянно видеть
перед собой мальчика, до удивления похожего на покойную мать. А может, против
присутствия ребенка в семье возражала Варя, Юра правды не знал. У них очень
скоро родилась дочь, и пара, похоже, была счастлива. А вот отрочество Юры никак
нельзя назвать радостным.
Отца он видел раз в году, Алексей Николаевич
приезжал на денек к сестре и всегда говорил сыну дурацкую фразу:
– Господи, как ты вырос.
На этом их общение заканчивалось, Юрский
убегал по делам, а после сразу ехал на Московский вокзал. Тетка Валентина
Николаевна была не замужем, своих детей не завела, работала патологоанатомом и
характер имела соответствующий, никаких сюсюканий или нежностей в отношении Юры
она не допускала и подчас бывала жестокой.
Один раз подросток в ночь перед своим днем
рождения разрыдался и решил покончить с собой. Около трех утра он прошел на
кухню, схватил нож и начал резать вены на ногах. Юра не имел понятия об
анатомии человека, ему казалось, что кончина от любого поврежденного сосуда должна
наступить почти сразу. Лезвие ранило кожу, кровь текла, потом останавливалась,
Юра в полном отчаянии уродовал ноги, и тут появилась Валентина.
Она отняла у племянника нож и с презрением
воскликнула:
– Идиот. Возьми пластырь и залепи порезы,
а потом вымой пол.
Юра, впавший от этих слов в еще большее
отчаяние, со всей силы воткнул нож в голень, вот тут кровь взметнулась
фонтаном.
Валентина отвесила парню оплеуху, потом
принесла инструменты, поколдовала над ногой и сказала:
– Ты такой же дурак, как Ирина, слабый,
безвольный, аморфный. Жизнь дана для борьбы, а не для лежания в вате. Выбрось
глупости из головы, тебе еще повезло, у других ни отца, ни матери, ни теток
нет, лезут из дерьма к солнцу. Шрам на ноге останется, ну да ты не девка, в
короткой юбке тебе не ходить. Впрочем, все равно идиот. Помнишь хоть, как
большого пальца на стопе лишился?
Юра мрачно ответил:
– Да, я сунул ногу в решетку водослива,
маленьким был, вытащить не сумел. Я заорал, никто не слышал, палец распух, и
совсем плохо стало. Когда взрослые пришли, я сознание потерял, дальше не помню,
очнулся в больнице, палец пришлось ампутировать.
– Хватит дурью маяться, теперь еще и
шрам, мало тебе было отсутствия пальца, лучше готовься к поступлению в институт!
Алексей деньги на твое содержание регулярно перечисляет, но на взятки не
отсчитывает, тебе самому стараться придется! – перебила мальчика тетка.
Юра внял ее совету и попал в медицинский
институт. Ему было все равно куда идти, а перед глазами маячила Валентина, с
постоянством повторявшая:
– Лишь человек в белом халате, даже если
он служит в морге, способен делать людям добро.
Когда Юра перешел на третий курс, Валентина
умерла. Завещания она не оставила, квартира была муниципальной, прописку в ней
юноша имел временную, и его попросили освободить жилплощадь.
Юра даже обрадовался подобной коллизии, за
пару лет обучения в медвузе он понял, что совершенно не хочет быть врачом, его
стезя – актерство. В институте имелся студенческий театр, вот там парень впервые
вышел на подмостки и заболел сценой.
Подхватив сумку с нехитрым скарбом, Юра
приехал к отцу, прибыл, так сказать, по месту прописки. Алексей Николаевич
встретил сына приветливо, Варвара была безукоризненно вежлива, сводная сестра,
которую не в меру романтичная мать назвала странным именем Лира, не проявила
агрессии. В принципе знакомство с новыми родственниками прошло удачно, но Юра
испытал настоящий шок.
Валентина не была нищей, только она выживала
на зарплату. В Питере Юра жил в мрачной квартире, обставленной со спартанской
простотой, а отец обитал во дворце, набитом золоченой мебелью на резных ножках.
На стенах в богатых рамах висели картины, в коридоре тянулись массивные дубовые
шкафы, набитые книгами. Но особенно поразил Юру накрытый к обеду стол. Перед
юношей положили много приборов, поставили штук шесть фужеров, и еду подавала
горничная, одетая в черное платье и белый фартук. До сих пор подобный антураж
Юра встречал лишь в кино, парень вспотел от напряжения и испытал унижение,
глядя, как маленькая Лира ловко управляется со всеми ножами, вилками и ложками.
Во время еды Алексей Николаевич прочитал сыну
проповедь на тему: «Профессия актера зависима, не дури, учись дальше на врача».
Юра уперся:
– Нет, хочу в театральное, в Москве.
– Езжай в Ленинград, – завела
мачеха, – неужели тебе не жаль потерянных лет? Два курса за плечами, иди
на третий, не глупи.
– Ни за что, – мотал головой Юра.
Отец рассердился, вскипел, и мирный вечер
перетек в скандал. Спать юношу положили в столовой на диване. Едва он лег, как
маленькая тень скользнула в комнату.
– Кто там? – прошептал юноша.
– Лира, – ответил нежный
голосок, – не сердись на папочку. Он тебя любит, просто всегда кричит.
