– Что вы думаете об этом, Джерри? – спросил Тарзан.
Выведенный из задумчивости Джерри взглянул на него.
– Относительно чего? – вяло спросил он. Тарзан посмотрел на него с удивлением, потом повторил ему план ван Принса.
– Если он подходит для всех, то он подходит и для меня, – ответил Джерри безразличным тоном. Бубенович и Розетти обменялись взглядами.
– Что за чертовщина происходит с нашим стариком? – прошептал Розетти.
Бубенович пожал плечами, потом взглянул на Корри и ван дер Боса, а затем что-то сказал.
– Я думаю, капитан скоро снова станет женоненавистником, – сказал Бубенович.
– Я всегда говорил, что все неприятности и беспокойства происходят из-за женщин.
– Когда вы намерены выступать? – спросил Тарзан ван Принса.
– Я думаю, что мы можем без риска оставаться здесь сегодня и завтра. Японцы в течение еще нескольких дней не станут беспокоиться относительно своего отряда. И им понадобится еще один день, чтобы дойти до деревни. Мы можем тронуться в путь послезавтра утром. Это даст возможность людям привести в порядок обувь, которая очень поизносилась. Здесь есть много нужного материала, и женщины могут сделать нам сандалии. Ведь сейчас мы почти босые. Даже если японцы придут, мы будем готовы встретить их. Мои люди следят за тропой, которая ведет отсюда к японской базе.
Совещание закончилось. Ван Принс пошел посмотреть, как разместились его люди. Свободные от дозора голландцы занялись своими сандалиями или чисткой оружия.
Корри тайком наблюдала за Джерри.
Она заметила его угрюмость, и что он говорил только тогда, когда к нему обращались и то очень кратко.
Вдруг ей показалось, что он заболел.
От такой мысли она перестала сердится на него и подошла к дереву, возле которого он сидел в одиночестве.
– Что с вами, Джерри? – спросила она. – Вы не больны?
– Нет, – ответил он кратко.
Корри посмотрела на него с удивлением и огорчением. Он не видел выражения ее лица и сделал вид, что занят чисткой пистолета. Тем не менее он понимал, что ведет себя по-детски, и ненавидел себя за это.
Девушка медленно отошла. Она направилась к хижине, где жила у туземной девушки Лары.
Джерри быстро поднялся и пошел за ней.
Почти догнав ее, он окликнул ее, она, однако, не оглянулась даже и вошла внутрь.
Джерри знал, что она слышала его, знал он и то, что Тарзан, Бубенович и Розетти были свидетелями этой сцены. Но больше его мучила мысль о том, что ван дер Бос тоже все слышал.
Джерри почувствовал, как вспыхнуло его лицо.
Несколько мгновений он стоял, не зная, что делать. Он много раз встречался со смертью, но встретиться взглядом со своими друзьями ему было сейчас не под силу. Потребовалась вся его воля, чтобы повернуться и все-таки подойти к ним.
Никто ничего не сказал ему. Казалось, все были заняты своими делами. Тарзан нарушил молчание.
– Я собираюсь пойти и добыть немного мяса. Никто не хочет составить мне компанию?
Впервые он пригласил пойти с ним на охоту. Все поняли, что он сделал это из-за Джерри.
– Да, я бы пошел, если никто другой не хочет, – откликнулся тот.
– Тогда пойдемте.
Они вскинули винтовки и направились в лес. Бубенович и Розетти сидели немного поодаль от ван дер Боса.
– Это очень мило с его стороны, – сказал Бубенович. – Я сочувствую Джерри и удивляюсь тому, что случилось с Корри.
– О, черт, все они одинаковы! – в сердцах воскликнул Розетти.
Бубенович покачал головой.
– Это не похоже на Корри. Она другая.
– Она изменилась из-за голландца, – заметил Розетти. – А я-то думал, что она любит капитана! Я говорил тебе, когда мы подобрали эту даму, что будут неприятности. Так и вышло!
– Ты сам Шримп, немного влюбился в нее.
– Она мне нравится. Но, может быть, ничего плохого она все же не сделала?
Тарзан и Джерри отсутствовали немногим более часа и вернулись с тушей оленя.
Во время ужина Корри села с голландцами.
Она не должна была так поступать и знала об этом.
Ей надо было вести себя так, словно ничего не случилось. А теперь стало еще труднее наладить отношения. Девушка была очень несчастна, потому что любила этих людей, вместе с которыми столько пережила и которым была многим обязана.
Теперь она жалела, что не отозвалась, когда Джерри окликнул ее.
Корри заставила себя побороть свою гордость и подойти к ним, но, когда она сделала это, Джерри встал и ушел. Девушка тоже тут же отправилась к себе. Там она бросилась на кровать и заплакала в первый раз за два года.
День близился к вечеру, когда Амат, очень устав, добрался до японской базы. Низко поклонившись остановившему его часовому, он попытался объяснить, что у него есть важные новости для командира. Часовой позвал дежурного сержанта, знавшего немного местный язык. Амат повторил ему то же, что рассказал часовому, чуть не забыв поклониться.
Сержант передал его адъютанту, которому Амат поклонился три раза. Адъютант понял важность сообщения Амата и, не теряя времени, отвел его к старшему офицеру, полковнику Кайнико Тайиро. Ему Амат поклонился четыре раза.
Когда полковник узнал, что около сорока его людей убиты, он пришел в ярость. Амат также рассказал о часовых, стерегущих тропу, и о белой девушке. Он рассказал все, что знал. А знал он много.
Тайиро приказал накормить Амата и устроить ему ночлег. Он также распорядился немедленно готовить к отправке в деревню две роты, чтобы уничтожить белых людей.
Полковник решил, что командовать ими он будет сам, и что Амат пойдет вместе с ними. Если бы туземец знал это, он не спал бы так безмятежно.
ГЛАВА XXI
На следующее утро разлад вновь явно обозначился. Голландцы приготовили еду и завтракали отдельно от американцев и Тарзана. Англичанин понимал, что это неправильно и весьма глупо, и что если так будет продолжаться, то это подействует на моральное состояние отряда.
Однако, он был доволен тем, что оба офицера между собой находились в самых лучших отношениях. Это имело большое значение в тех трудных обстоятельствах, в которых приходилось действовать партизанам. Голландские офицеры были, вероятно, единственными людьми в лагере, которые не замечали наметившегося отчуждения.
После завтрака Тарзан и американцы отправились в лес, чтобы осмотреть тропу, охраняемую голландцами. Они нашли, что передовой пост отлично замаскирован со стороны главной тропы. Но Тарзан считал, что он поставлен слишком близко у выхода из леса в деревню и недостаточно выдвинут вперед.
