– Готье де Вердамон, Джордж Талбот… Только к чему это?
– Этот след тоже ведет к Лейтонбургу.
– А-а-а! Я-то подумал, к маркизе!
– Лис, не дурачься! Знаешь ли ты, кто такой Оттон Лейтонбургский?
– Кто? Дядя императора. Младший брат покойного Фридриха Барбароссы. Что еще?
– В общих чертах правильно. А что ты скажешь об императоре?
– Генрихе Шестом? Тиран. Деспот. Развратник. Жесток. Капризен. Истинный ариец. Беспощаден к врагам рейха. Неприятный, в общем, тип.
– Тоже верно, но не совсем. Как ты понимаешь, папаше-императору заниматься своим худосочным отпрыском было недосуг. Случались дела и поважнее. Воспитанием молодого волчонка занимался дядя. Он обучил его всем премудростям рыцарского искусства, в котором, кстати, сам большой мастер, он же пристрастил к разврату и пьянству и преподал азы государственного управления. Правда, тут дальше азов дело не сдвинулось.
Когда же, по воле волн, корона очутилась на голове юного Генриха, именно дядя, как ты понимаешь, стал первым человеком в империи. Ничего в стране не происходит без его ведома. С тех пор как Фридрих Барбаросса утонул, направляясь в крестовый поход, Генрих – послушное орудие в руках дяди. Он его и использует как орудие. Таран для выбивания ворот. При этом, как мы видим, еще ведет какую-то свою игру.
– Скажи проще: «Путь к Львиному Сердцу лежит через потроха старого волка», – зевнул Лис. – Хорошо, Лейтонбург так Лейтонбург. Ты командуешь операцией, тебе видней.
В дверь постучали.
– Я не помешаю? – В каюту, согнувшись, втиснулся Эдвар. Со вчерашней ночи он изрядно посвежел, и румянец играл на его исхудавших щеках.
– Шкипер велел передать, что на горизонте Браке. Там он нас высадит. Пусть командует, или выкинуть его за борт?
– Малыш, – всплеснул я руками, – откуда у тебя такие уголовные наклонности?
– А что, – удивился Кайар, – король Ричард точно бы велел выкинуть.
– Почему?
– Да потому что шкиперу следует прийти, поклониться и узнать, не изволит ли господин рыцарь сойти на берег в этом самом Браке.
– Все хорошо, Эдвар. Пусть себе командует.
– Как скажете, ваша честь, – поклонился Меркадье. – А я бы все-таки выкинул. Для острастки остальных.
Через несколько минут мы стояли на палубе «Святого Николая», всматриваясь в неясные контуры приближающегося порта.
– Похоже, там большой корабль, – произнес Лис, чей натренированный глаз лучника позволял определить половую принадлежность мухи в полете.
– Купец?
– Нет. Военный. Судя по всему, английский неф.
– Английский?
Лис пожал плечами, достал откуда-то из-под туники сарбакан и пару съемных линз.
– На, сам посмотри. – Он протянул мне импровизированную подзорную трубу.
– «Черный вепрь», – прочитал я надпись на борту. – Корабль, видимо, из Корнуолла. Интересно, что он здесь делает?
– Разгружается, – чуть помедлив, ответил Лис. – Интересно, что это за второй фронт?
По сходням корабля на берег сновали люди с сундуками и ящиками. Вокруг них в большом количестве поблескивали кольчуги и шлемы воинов.
Немного поодаль от общей разгрузочной суматохи находилась небольшая группа всадников, наблюдавших за высадкой.
Один из них, восседавший на роскошном фризском коне, привлек мое внимание. Он был высок и необъятен, как соборный колокол. Несмотря на это, а также на смиренное монашеское одеяние, он непринужденно гарцевал на своем гнедом жеребце, который в сочетании с ним отнюдь не казался тяжеловозом.
– Как там говорится в вашей поговорке, Лис: «Зверь обречен бежать на охотника»?
– Ты это об чем? – перевел на меня глаза Рейнар.
– О том, мой друг. Что задача твоя несколько упрощается. В Ольденбург ты, видимо, поедешь в веселой компании. Не думаю, чтобы где-то в округе сыскался еще один аббат такой толщины. Хотя…
«Святой Николай» подходил все ближе и ближе к берегу, и картина происходящего просматривалась уже совсем ясно.
– Хотя это примерно такой же аббат, как ты профос из Лютца. Перед нами мессир Бертран Лоншан – канцлер Англии.
Немая пауза, повисшая над кораблем, затягивалась.
– Капитан, ты уверен?
– Фигура заметная. Ошибиться трудно.
– Полагаешь, тайные переговоры?
– Ну, если отбросить версию, что господин Лоншан на заслуженном отдыхе просто путешествует инкогнито ради своего удовольствия, то скорее всего – да.
– С Лейтонбургом?
– Несомненно. С императором бы он встречался открыто и с большой помпой. Лоншан любит пышность, как и всякий выскочка.
– Из благородных? – Сергей вновь воззрился на сановника.
– Да. Всем, что он имеет, он обязан своей хитрости и изворотливости. Ну и умению красиво писать. Мессир Бертран, конечно, возводит свой род к младшей ветви нормандских Л'Аншенов, но всякий знает, что начинал новоиспеченный граф Херефорд писцом у королевы-матери. Как бы то ни было, Лис, ты должен приклеиться к нему и не оставлять его ни на минуту. Стань ему родным отцом, а если придется, то и родной матерью.
– О! Уматерить его – это всегда пожалуйста.
– Не перебивай, ради бога! Помни об этом де Вердамоне. Насколько я понимаю – он человек Оттона.
– Ну, это к гадалке не ходить!
– Вот и не ходи. Этот Талбот, или уж как там его, – второй твой пациент.
– Ясно. Понял. Ну, я пошел?
– Ступай. Мы сойдем на берег попозже, когда шум-гам уляжется, и в городе останавливаться не будем. Действуй по обстановке.
– Это, положим, ты мог и не говорить.
Ровно через час мой славный напарник открыл ногой дверь таверны «Крест и якорь» и, непринужденно бросив поводья в руки подскочившему слуге, крикнув на ходу: «Жареной телятины с артишоками и кубок гасконского!», насвистывая, прошел на белую половину. За единственным столом, стоявшим здесь, восседала веселая компания, жадно поглощавшая заливного поросенка. Судя по груде костей, валявшихся вокруг, это была далеко не первая перемена блюд.
– Добрый день, господа! Доброй вам пищи! – вежливо поприветствовал собравшихся Лис.
Взгляды сидевших обратились к моему другу. Не надо было быть Шерлоком Холмсом, чтобы определить, что мясо благородное общество запивало отнюдь не водой.
– Жонглер? – после минутного молчания произнес один из сидевших, вперив мутный взгляд в мандолу на плече Лиса. – Какого черта! Чтобы я, рыцарь Девид Бервуд, обедал за одним столом с каким-то жонглером! А ну пошел вон! – Рыцарственной рукой Девид Бервуд сгреб тунику на груди нахала и грозно начал подниматься.
