Николетта разинула рот, я испытал огромное
желание удрать из магазина до того, как потолок упадет на голову глупышки, но
маменька отчего-то решила оставить продавщицу в живых. Она взяла молодого мужа
под руку и жалобно протянула:
– Хочу игрушечку! Из автомата! Только ее! Мне
нужно встать на педальки и получить из грабелек подарок.
– Любимая, – засуетился Владимир
Иванович, – может, перекусим? Закажем хороший коньяк!
Николетта накуксилась еще больше.
– У меня от горя пропал аппетит, –
прошептала она, – хочу игрушечку.
– Пошли, пошли, – настаивал Владимир
Иванович, – вон туда, в «Лобстерхаус». Ваня, возьми Нико под другую руку,
бедняжка расстроилась до слез, не могу равнодушно смотреть на ее страдания.
И тут в кармане отчима ожил мобильный, он
вытащил его, посмотрел на экран, и я поразился мгновенной перемене выражения
лица Владимира Ивановича. Мягкую улыбку словно ветром смело, глаза потеряли
нежный блеск, губы сжались в нитку.
– Да, – рявкнул отчим, – кто? Ты? Я
велел меня не беспокоить, с женой отдыхаю! Что? Он? Когда? Пристрели его!
Петька? Его тоже пристрели! Анюта? Ну уж с бабой вы и без меня справитесь. А!
Хорошо! Ее тоже пристрелите. И больше не дергай папу по пустякам! Неужели даже
с такой ерундой сами разобраться не можете?
Сунув мобильник в пиджак, отчим повернулся ко
мне.
– Знаешь, Ваня, сколько людей ни воспитывай, а
самому во все вмешиваться приходится. Милая, пошли в «Лобстерхаус».
Всхлипывая, Николетта подчинилась, мы дошли до
ресторана, уселись за большой стол, и Владимир Иванович, раскрыв меню,
недовольно воскликнул:
– Что-то порции тут китайские! «Креветки с
рисом» – сто граммов.
Николетта перестала вздыхать.
– Значит, каждое блюдо имеет вес? –
взвизгнула она.
– Конечно, дорогая, – закивал муж, –
вот, обрати внимание, салат из лобстера и цифры: пятьдесят, сорок, два. Нет,
они точно китайцы. Пятьдесят граммов салата и сорок морского гада! Два, думаю,
это вес соуса. Ну разве таким количеством наешься? Как полагаешь, Ванек?
Я закашлялся. «Ванек» – это что-то новенькое,
так меня еще не обзывали, до сих пор я полагал, что хуже клички «Вава» в жизни
не услышу. Ан нет, оказывается, может быть и хуже. И как бы вы поступили на
моем месте? Стукнули кулаком по столу? Швырнули салфетку на пол? Разорвали меню
с криком: «Извольте обращаться ко мне Иван Павлович!»?
Я отложил кожаную папку и покорно ответил:
– Мне больше по душе мясо!
– У нас «Лобстерхаус», – пафосно напомнил
официант.
– Постойте, – взвизгнула маменька, –
если я все это съем, куда граммы денутся?
Халдей уставился на Николетту.
– Простите, я не понял.
– Боже! Вы соображаете как страус, –
обозлилась маменька, – вес порции указан?
– Да, естественно, возле каждого блюда, –
закивал парень.
– Если съем еду, то куда денутся граммы?
– Они попадут в ваш желудок, –
окончательно растерялся юноша.
– Вы не правы, голубчик, – вздохнул
Владимир Иванович, – через два-три часа еда… кхм, да, ну в общем, того!
– Мне столько времени не надо, –
ажитированно перебила его Николетта и обратилась к официанту, – милейший,
у вас есть калькулятор? Ну-ка, дайте его сюда!
Тоненьким пальчиком маменька потыкала в кнопки
счетной машинки, услужливо протянутой официантом. Нежным голоском она
комментировала свои вычисления:
– Надо иметь вес пятьдесят килограммов, мне не
хватает… шестьсот пятьдесят граммов, пусть, для верности, семьсот… Ага…
следовательно, так, двести, плюс тридцать, прибавим девяносто пять… Фу!
Записывайте заказ! Салат из тунца, стейк из акулы, риетиз лососо и… э… кусок
хлеба сколько весит?
– Десять граммов, – поклонился официант.
– Супер, – захлопала в ладоши
маменька, – как раз его и не хватало. Ну, что стоите, бегом на кухню! Айн,
цвай, драй!
– Ты решила поесть и встать на весы, –
догадался я.
– Именно так, – забила в ладоши
маменька, – прыгну на педальки, и грабельки зацепят игрушку! Хочу зайчика!
Вы тут посидите, а я сбегаю руки помою.
Николетта метнулась в сторону туалета.
Владимир Иванович крякнул:
– Эх, Ванек, Нико необыкновенная! Я с ней
молодею! Как приятно доставлять человеку радость. Все мои прошлые бабы ей в
подметки не годятся. Никаких желаний у них не было. Поведешь в кабак, глаза в
пол опустят и ноют: «Ой, как дорого, пошли домой, суп есть, зачем в ресторане
сидеть!» Тьфу! А Нико! Огонь! Я ее на руках носить буду!
Тут у Владимира Ивановича вновь ожил
мобильный, отчим глянул на дисплей, и снова его лицо стало жестким.
– Алло! Опять! Почему не пристрелил? Как это
нет патронов! Принесите со склада! Надоели! Что? Хорошо, предлагаю другой
вариант: если нельзя пристрелить, можно придушить! Чем, чем! Да веревкой,
ремнем, шнурками, простыней, подушкой… Вы работать будете? Нет, сам не приеду,
имею я право на медовый месяц? Вот-вот, сделайте шефу подарок, живенько
разберитесь с этими… ну ты понял, чудаками.
Высказавшись, отчим сунул трубку в карман и
шумно выдохнул.
– А вы кем работаете? – я решился задать
мучивший меня вопрос и положил на стол мобильный.
Владимир Иванович схватил стакан с водой,
залпом осушил его и ответил:
– Бизнес у меня, Ванек, я хозяин, плачу налоги
и сплю спокойно.
– Принесли еду? – закричала Николетта,
подбегая к столику. – Я твердо намерена получить зайку. Фу, Вава, какой у
тебя страшный телефон. Когда купишь приличный?
Николетта схватила мой сотовый, повертела его,
потом открыла сумочку и достала пудреницу, я занялся едой.
Спустя сорок минут мы снова подошли к весам.
– Опять счастья попытать хотите? –
заулыбалась баба.
– Давай сто рублей, – ажитированно
потребовала у меня маменька, становясь на педали.
Купюра исчезла в автомате, грабельки
вздрогнули и двинулись вперед, замерли, опустились, зацепили что-то черное, с
изогнутой палкой, и выбросили в лоток.
– А где зайка? – обиженно протянула
маменька. – Вы мне обещали вон того пушистика.
– Не, – протянула баба, глядя на
стрелки, – по вашему весу смерть выходит!
Николетта схватилась за сердце.
– Кто?
