– Здесь следует отличить, ваше величество, ложи рейхелевские от всех прочих. Рейхелевские, а панинская из таких, спят и видят Павла на царство посадить. У елагинских этого нет. Вот здесь и нужно между них раздор внести. Плетьми против масонов бороться смысла нет... – начал Безбородко.
– Хорошо. Обдумай, доложишь мне свои мысли на сей счет, – прервала Екатерина. – Что еще Орловы умышляли?
– Так вот, под шумок, покуда никто не разобрался, Панину голову с плеч долой как убийце государыни, сторонников его в каземат, а Павлу выбор: либо править, но с ними, либо же самозванку на престол.
– Вот оно как! А коли б женить меня захотели?
– Тогда бы пушки стреляли мимо. Да только Панину все равно б голову снесли в защиту государыни.
– Хитры, канальи. Да и мы не дураки. Фон Ротта пытать, пусть всех, кого знает и подозревает, отдаст. С Алемана Орлова глаз не спускать, а ежели вдруг к фон Ротту в гости пожалует, пусть его там встретят. Да дворецкого в дом верни, он его наверняка в лицо знает. Орлова взять живьем! Я с ним вместе, – она помедлила, – на этой яхте парад принимать буду.
Слушая эти слова, я уже поднимался по дворцовой лестнице, и серебряно-красные статуи кавалергардов в едином движении сомкнули передо мной карабины, требуя назвать свое имя. Я назвался, и кавалергарды, сверившись с заученным с утра списком, открыли мне двери.
– И вот еще что, душа моя,– услышал я. В ту же секунду звук исчез. Немало удивленный этим, я постучал пальцем по символу веры, желая восстановить контакт. Звука не было.
Я переступил порог приемной. Кроме меня, здесь был еще один человек: тот самый кавалергардский капрал с суровым лицом мраморной статуи, терзавший ухо шаловливого пажа на недавнем императорском ужине. Мы посмотрели друг на друга с нескрываемым подозрением.
– Вальдар Камдил, лорд Камварон, – назвался я. – На два часа мне назначена аудиенция у ее величества.
– Соблаговолите подождать, – отчеканил капрал. – Ее величество заняты неотложными государственными делами. – Произнеся это, он замер, словно механическая кукла Якова Брюса, почти полностью закрывая собой вход в кабинет государыни и оставляя меня один на один с ее многочисленными высокохудожественными изображениями, развешенными на стенах.
Картины в массивных золоченых рамах, бывшие основным украшением приемной, отражали различные периоды жизни ее величества, дочери Ангальт-Цербтского герцога Софии-Фредерики-Амалии: от скромной Фике в поношенном платьице до императрицы Екатерины в бриллиантовой короне, стоимость которой многократно превышала стоимость родительских владений государыни. Впрочем, художники не поскупились на лесть самого разнообразного толка высокой покровительнице изящных искусств. Вот их величество в форме лейб-гвардии Преображенского полка, словно готовая повести гренадеров против неприятеля; вот она в аллегорическом виде покровительницы наук с зеленью на голове; вот в наряде а-ля рюс, этакая себе добрая бабушка в собольей кацавейке... Конечно, во всех портретах было что-то общее, пожалуй, даже сравнивая изображения друг с другом, можно было предположить, что на них написано одно и то же лицо. У меня не было никаких претензий к мастерам кисти, увековечивавших в своих творениях императрицу, было два малюсеньких «но»: ни один из этих шедевров не походил на портрет юной принцессы, давным-давно нарисованный Гроотом, зато все они очень мало походили на реальную живую Екатерину.
Я уставился на портрет Фике, от нечего делать стараясь представить себе, какой на самом деле была государыня в годы юности. Мне она отчего-то напоминала одну мою давнюю знакомую, баронессу Пантей д'Эпонейл, служившую фрейлиной при дворе нашей королевы. Во всяком случае, будь я режиссером, я бы не преминул пригласить ее на роль молодой Екатерины, доведись мне снимать фильм об этих временах.
Стоп! Я уставился на картину так, будто Амалия-Фредерика по-заговорщически подмигнула мне с полотна. Что-то такое говорил мне сегодня болтливый француз о схожести леди Чедлэй с собственным портретом? Человек, похожий на портрет, и портрет, похожий на человека, вовсе не одно и то же. Особенно если речь идет о заказном парадном портрете. А что, если Калиостро тоже нашел кого-то на роль герцогини вместо того, чтобы возвращать почтенной леди годы ее безвозвратно ушедшей юности? Да нет, абсурд! Ее узнают старые поклонники и знакомые, она знает об интимных делах многолетней давности, у нее тот же почерк, в конце концов. Почерк, почерк, почерк... Я вспомнил сонет моего дядюшки в альбоме леди Чедлэй и чернильное пятно рядом с ним. Вот что мне нужно! Можно быть сколько угодно похожей на портрет, можно даже знать практически все о жизни человека, можно овладеть его манерой двигаться, его почерком, но отпечатки пальцев поменять нельзя. Вот так-то! Об этом знаю я и не знает Калиостро. И если отпечатки пальцев в альбоме и у нынешней герцогини совпадают, то я готов поверить в омоложение, в вечную жизнь и в то, что сам Калиостро превращается по ночам в крылатого дракона и преодолевает расстояние от Митавы до Санкт-Петербурга со скоростью реактивного истребителя.
А если нет, выходит, наша очаровательная герцогиня – коварная лживая тварь на службе у мошенника Калиостро, а сам я круглый идиот с мозгами в нижних полушариях. Да уж, выбор не из легких.
– Лорд Камварон, – услышал я за спиной трубный глас кавалергардского капрала, – ее величество ждет вас.
Я чуть было не поделился с бравым служакой удивлением, что не слышал, как вышел из апартаментов Безбородко, но, быстро сообразив, что в общем-то мне ничего не известно о наличии секретаря в кабинете императрицы, благодарно кивнул и вошел в предупредительно открытую дверь. Ее величество ожидали меня, сидя в глубоком кресле с книгой, будто прервав для встречи со мной чтение любимого Вольтера. Я вытянулся, как портняжный метр, и щелкнул каблуками, давая дилинькнуть шпорам. Все как учили: взгляд отважно-глуповатый, глазами поедать начальство.
– Проходите, проходите, лейтенант. Эк вы грохочете, в самом деле.
Я сделал два четких шага вперед, строго следя за тем, чтобы носок моего сапога был строго параллелен полу.
– Ну что, молодец. – Екатерина, похоже, подбирала слова для начала разговора. Она глядела на меня пытливо, словно пытаясь понять, кто перед ней: боевая машина, какой я кажусь, или же это только притворство. Я не стал облегчать ей задачу. – В службу нашу просишься?
– Так точно, ваше величество! – гаркнул я.
– Экий ты, братец, шумный, – поморщившись, произнесла она. – Не ори, будто тебя режут.
– Слушаюсь, ваше величество, – ответил я, понижая тон.
– Ну что, лейтенант, поведай нам о себе. – Екатерина откинулась в кресле, приготовившись слушать печальную повесть о моих похождениях.
– Прошу простить меня, ваше величество, – вновь пробарабанил я, – в моей жизни нет ничего такого, что бы могло привлечь внимание вашего величества.
– Эк ты заладил: величество, величество. Сама знаю, что величество. И скромничать нечего, чай, офицер, а не красна девица. О подвигах твоих нам уже известно. В Англии герцог Гамильтон, в море известный капер Джон Пол Джонс, а здесь вчера Григорий Орлов. Ловок ты, лейтенант, шпагой махать.
