– Неужто самого Орлова ранил?!
– Ранил?! Он так все обернул, что Орлов сам себя своим же клинком проткнул.
– Да уж, такого лучше во врагах не держать. А здесь-то он чего?
– Государыня его к Пугачеву посылает, а вот чего ради – неведомо.
– Видать, за Орлова отомстить решила. Порешит его Емелька, как бог свят, порешит.
Беседа прервалась звонком колокольчика, и расторопный секретарь тотчас же скрылся за дверью.
– Милостивый государь, – сообщил он, возвращаясь – Александр Андреевич ждет вас.
Из кабинета Безбородко я вышел спустя десять минут, груженный тайным пакетом, подорожной, высочайшим предписанием местным властям оказывать мне полное содействие и шифрованным пропуском для Пугачева, если тот решится вступить в переговоры. Но, что самое забавное, вышел я уже в звании премьер-майора и флигель-адъютанта ее величества. Неплохой карьерный рост для человека, лишь вчера принявшего присягу. Право же, такими темпами, учитывая количество возможных заговоров, у меня была отличная перспектива до конца года сделаться фельдмаршалом.
Домой я возвращался с черного хода. У меня было предчувствие, что во флигеле меня ждет засада в лице герцогини Кингстон и... я не был еще морально готов к тому, что могло произойти.
Отослав Редферна с бумагами в свои апартаменты, я направил стопы к обиталищу Калиостро, надеясь, что кудесник не даст мне умереть и в этот раз. «Не может быть, – думал я, проходя мимо окон великого магистра, – чтоб у него в походной аптечке не было ничего от головной боли». Сквозь задернутые плотные шторы за оконным стеклом не пробивался ни единый звук. «Интересно, его сиятельство изволит отсутствовать или же наш маг боится солнечного света?» Сопровождаемый такими мыслями, я взошел на крыльцо и постучал. Ответа не последовало. «Знать, не судьба». Я вздохнул, но для верности толкнул дверь. Она была не заперта. «Занятно, – криво усмехнулся я. – Что ж, предположим, что граф меня просто не услышал».
Я вошел во флигель. В коридоре было сумрачно. Я не любил таких мест, они напоминали мне «коридоры смерти» в тренировочном лагере коммандос. За каждым углом, за каждой дверью там ждал подвох, каждое неправильное движение обещало в лучшем случае ушибы и ссадины, а в худшем... Впрочем, слава богу, от худших случаев мне все же удавалось уходить.
Войдя, я сделал шаг вперед и в сторону, убирая свой корпус из дверного проема. Все имеющиеся в наличии органы чувств включились мгновенно, отслеживая вероятную опасность. Чуть слышный шорох, раздавшийся за дверью, был достаточен, чтобы мозг отдал команду: «Пошел!» Я крутанулся вокруг своей оси, перенося вес тела на правую ногу и уходя от возможного удара. Он действительно был нанесен, и, окажись моя голова в том месте, где была долю секунды назад, я бы еще долго не помышлял о пилюлях. Но головы на траектории удара не оказалась к немалому удивлению неизвестного противника. Однако удивление было кратковременным, правая моя рука сомкнулась на его запястье, а левая, в которой уже находился славный «деринжер», метнулась туда, где, судя по пропорциям человеческого тела, должна была находиться колодка для шляп. Там она и оказалась. Тычковый удар стволом пистолета в ложбинку под носом произвел должный эффект на нападавшего. Присоединенное к голове туловище попыталось обмякнуть, но, подхваченное мною за горло, прекратило свою попытку. В тот же миг у нас появились зрители, очевидно, привлеченные шумом борьбы. Они выскочили из кабинета, вероятно, намереваясь поучаствовать в устраиваемом мне жарком приеме. Пистолетный ствол, направленный на них, очевидно, привел злодеев к решению не испытывать судьбу, и они начали медленно поднимать руки. Связав грабителей для верности шнурами от штор, я принялся осматривать место преступления. Их улов был немал, но странен. Похоже, неизвестные мне жулики были не просто ворьем, но ворьем интеллектуальным, своего рода собирателями автографов. Конечно, они прихватили ряд ценных вещиц, но как-то наспех, без разбора, оставляя на месте вещи куда более ценные. Зато ларец с бумагами Калиостро привлек самое пристальное внимание этих, с позволения сказать, домушников. Особое же внимание привлек пакет, подписанный графу Григорию Орлову, начертанный, если верить надписи на пакете, рукою графа Сен-Жермен. «Час от часу не легче, – скривился я. – Этакой шарады мне еще не хватало. Черт, и Баренса нет, посоветоваться не с кем. Однако недурно! Похоже, кто-то из этих воров читает по-французски, ведь смогли же они понять, что написано на конверте...» Размышления мои прервал какой-то глухой стук, доносившийся из шкафа. «Черт возьми, неужто они упрятали туда графа с Лоренцией? Вдвоем им там должно быть тесновато». Не выпуская пакета из рук, я отворил дверцу. Слава богу, никого из хозяев флигеля в нем не было. В шкафу находилась милая девушка, по всей видимости, камеристка Лоренции, некстати застигнутая грабителями в доме. Кляп во рту и веревка, соединявшая запястья с лодыжками, были не лучшими украшениями для юной барышни, как, впрочем, и отделения шкафа не лучшим местом для времяпрепровождения.
– Добрый день, сударыня, – поздоровался я, вынимая кляп и принимаясь за веревки. – Вы не могли бы поведать, что тут произошло?
Девушка посмотрела на меня внимательно, явно пытаясь сообразить, что я от нее хочу. Судя по всему, мой французский был ей недоступен. Я тяжело вздохнул. Конечно, благодаря системе «Мастерлинг» мне не составляло труда ни говорить, ни понимать на любом из известных здесь языков, но вот объяснить подобное полиглотство со стороны полудикого обитателя среднеанглийской глубинки было бы большой проблемой. Барышня глядела на меня, хлопая глазами, мучительно пытаясь осознать и осмыслить происходящее.
– Где граф Калиостро? – вновь задал я вопрос.
Ключевое слово – Калиостро, – по-видимому, вывело бедолагу из состояния ступора. Ее прорвало. За минуту я узнал о ней и о ее семье, о Митаве, о работе горничной столько, что вполне мог заняться жизнеописанием несчастной девицы. Одного мне узнать так и не удалось: куда подевался великий магистр или, на худой конец, где у него походная аптечка. Сделав ей знак замолчать, я на пальцах показал, что отправляюсь за подмогой, и поспешил откланяться. Девица тут же принялась ставить на место стулья и приводить в образцовый немецкий порядок развороченную обыском обстановку.
«Кого-то она мне напоминает, – думал я, проходя по коридору. – Что-то такое знакомое в ней есть. Губы, нос, линия лба, где-то я все это видел». Один из спеленатых мною любителей автографов уже пришел в себя и лежал на животе, стараясь не шевелиться, чтобы не удавиться перекинутым через горло шнуром. Что и говорить, поза у него была весьма неудобная, и сам он напоминал гигантское пресс-папье, но это уж у каждой профессии свои неудобства. Он посмотрел на меня недобро, явно не радуясь нашему знакомству. «И все же кого-то она мне напоминает. – Я вышел на крыльцо. – Ну да, конечно, – от неожиданности я хлопнул себя по лбу, – леди Эпонейл, фрейлину королевы. – Сделав еще пару шагов, я замер в недоумении. – Нет, не может быть! Назад!»
Во флигеле стало значительно светлее, занавеси были раздернуты, впуская в комнаты солнечные лучи. Девушка хлопотала в спальне, укладывая сброшенное с кровати покрывало. Заслышав шаги, она подняла голову. Фантастика! Передо мной была Фике, юная Ангальт-Цербтская принцесса, точно сошедшая с портрета. Оценив обалдевший вид незнакомца, служанка Калиостро как-то кокетливо улыбнулась, очевидно, считая причиной моего возвращения свою неземную красоту. Выглядел я, должно быть, по-дурацки. «Господи, ну почему нет Баренса! Вот уж кто бы порадовался моему открытию, а то ведь и поделиться не с кем. Ведь что же это получается: секрет молодости до омерзения прост? Граф Калиостро попросту меняет жертву на свою сообщницу, имеющую явное портретное сходство с ней, но лет на двадцать – двадцать пять моложе. Тогда, выходит, Бетси, готовая чуть ли не на штурм темницы ради вызволения меня из беды, – хладнокровная сообщница убийства? Ведь куда-то же надо девать оригинал, чтобы на его место подсунуть копию. Значит, все-таки ее слова, ее поступки – ложь, умелое притворство?» От таких мыслей голова у меня разболелась еще сильнее. Признаться, я чуть не плакал от обиды. «Нет, не может быть! Бетси Чедлэй, выходившая меня словно родного после ранения, милая прелестная Бетси не может быть такой».
