– О Господи, не было печали, – процедил я. – Похоже, графиня решила подыскать себе еще одну жертву. Ох, не нравится мне это.
Выстрел грянул со стороны выпаса, за ним еще один, и отчаянный вопль «Тревога!» окончательно покончил с сонным покоем летней ночи. Гусары, кто в чем, хватали оружие, спеша прийти на помощь своим боевым товарищам. Впереди всех, с обнаженной саблей и пистолетом в руке, бежал поручик Ржевский в полузастегнутых чапчирах и полоскавшей по ветру белой рубахе.
– Черт, прекрасная мишень, – процедил я сквозь зубы. Похоже, поручика это не волновало, он был храбрецом из тех, о ком слагают легенды, правда, по большей части посмертно.
– За мной, гусары! – орал он во все горло. – Круши басурманов!
Со стороны выпаса послышались еще два выстрела и приглушенный сабельный звон. Судя по звукам, долетавшим оттуда, дело уже дошло до рукопашной, и, стало быть, попытка увести наших коней не удалась.
Неподалеку от бегущего в сторону боя поручика я заметил Ислентьева, также рвущегося вступить в схватку с врагом, как, впрочем, и подобает истинному гусару.
– Ко мне, штаб-ротмистр! – рявкнул я, заставляя Никиту остановиться. Он повиновался с явной неохотой. – Я сказал, ко мне! – Ислентьев в отчаянии опустил саблю и побрел в мою сторону, сшибая ею на ходу закрытые головки одуванчиков. – Вы забываете, что у вас здесь совсем иная роль. Возьмите денщиков, пусть зарядят все оставшееся в наличии огнестрельное оружие, и организуйте оборону лагеря.
– Слушаюсь, господин премьер-майор, – вяло ответил толмач, глядя на меня с нескрываемой досадой.
– Никита, я все понимаю, но твое место здесь.
Со стороны выпаса донеслась беспорядочная стрельба, крики и отдаляющийся конский топот.
– Они их преследуют, – с отчаянием в голосе произнес мой толмач.
– Господин штаб-ротмистр, извольте выполнять приказание!
Ислентьев козырнул и направился вооружать оставшихся в лагере денщиков. Отдавать какие-либо команды Редферну было излишне. Привыкший в своей жизни стрелять не менее, чем заваривать чай, он уже облюбовал себе позицию возле нашего возка, снарядившись, как минимум, четырьмя пистолетами и широкой абордажной саблей, с которой, как мне было известно по рассказам Баренса, он управлялся весьма ловко.
Шум схватки все более отдалялся. Глядя на денщиков, собирающих в солдатских шатрах оставленные впопыхах пистолеты, я начинал уж было подумывать, что моя предосторожность чрезмерна, но тут молоденький первогодок денщик Ислентьева, шуровавший шомполом в стволе, внезапно выронил оружие и стал неловко заваливаться набок. Из груди его торчала короткая оперенная стрела. «Господи, этак они могут перебить нас на выбор, даже не высовываясь!» – ужаснулся я.
– Ислентьев и ты, как там тебя, подальше от костров! Немедленно!
Ислентьев, рванувшийся было на помощь своему денщику, остановился, и в тот же миг еще две стрелы, пущенные из темноты, вонзились в ствол дерева, возле которого он находился. Еще шаг, и обе они попали бы в голову моего друга. Он выстрелил наугад, в ночную тьму, откуда прилетели стрелы, и я услышал вскрик боли. В ту же секунду Никита отпрыгнул за дерево, спеша укрыться от новых пернатых сюрпризов. Но это было неудачное укрытие: за стволом послышалась какая-то возня, из-за дерева, сцепившись, выкатились две неясные фигуры. Я возблагодарил небеса, на одном из них, в свете догорающего костра, отливало золотом шитье гусарского доломана, четко обрисовывая фигуру штаб-ротмистра.
Я вскинул свой богемский пистоль, выцеливая контуры неведомого врага, и начал медленно вдавливать спусковой крючок. В этот миг неизвестный окончательно оседлал Ислентьева и приподнялся с ножом в руке, чтобы нанести завершающий удар. Я чуть довел ствол вверх и увидел словно в замедленной съемке, как опускается кремень, как бежит искра по пороховой полке и из пробитого лба негодяя вылетают брызги буро-красной крови.
Следующий пистолет я разрядил тотчас же в упор. Новая мишень появилась откуда-то из-за шатра и бросилась ко мне, что-то яростно крича и размахивая кривой саблей. Несчастный не добежал, но это был первый, кто бросился в атаку. За ним последовали и другие. Мы стреляли, стараясь превзойти самое себя в скорости заряжания, отчаянно рубились, теснимые явно превосходящими силами, на каждом шагу оставляя лежать на земле новых убитых и раненых. Пал изрубленный вражескими саблями денщик Ржевского, отбивавшийся, словно дубиной от трех наседавших врагов прикладом пустого карабина. Раненый Ислентьев сидел, привалясь спиной к стволу дерева, полузакрыв глаза и с каждой минутой теряя все больше и больше крови. В руках он сжимал по пистолету, но то ли они уже были разряжены, то ли у Никиты не хватало сил выстрелить. Он сидел не шевелясь, и ночные гости, сочтя его мертвым, продолжали с остервенением нападать на нас с Питером, словно последнюю цитадель удерживающих возок с Елизаветой Орловой.
Клубы сладковатого порохового дыма заволокли поляну, мешая ориентироваться в суетливой неразберихе схватки. Какие-то тени, мечущиеся по поляне среди догорающих костров, то и дело выныривали из дымной пелены, оказываясь живыми, причем весьма недружелюбно настроенными людьми.
– Слева, милорд! – услышал я голос Питера и тут же, опускаясь, ушел в скрутку, рубя наотмашь туда, откуда, по словам Редферна, грозила опасность. Раздался чавкающий звук, клинок вошел во что-то мягкое, и бегущие под завесой ноги начали подламываться в коленях. Но уже новый враг бежал навстречу мне. Я протянул руку, хватая падающего противника, и направил тело навстречу его, пока что еще живому, собрату. Рядом послышался звон клинков. Судя по всему, у Редферна больше не было возможности заряжать свои пистолеты. Но можно было не сомневаться, что одолеть Редферна в эти минуты было невозможно: за его спиной в повозке находилась Елизавета Кирилловна, а стало быть, прежде чем добраться до нее, Питера надо было убить трижды.
...Четыре выстрела ударили залпом из лесу со стороны реки, потом еще четыре. Пули были посланы на редкость метко и, что самое главное, в наших врагов. Я повернул голову, чтобы лучше разглядеть, откуда пришла неведомая подмога... В этот момент прозвучал новый залп. Три пули явно предназначались нападающим, и, к немалому огорчению последних, они их нашли, а вот четвертая... Четвертая пробила мою треуголку. Не вздумайся мне повернуть голову, на месте височной впадины, похоже, уже красовалась бы височная скважина. «Хорошие у нас союзники, – прошептал я себе под нос, – душевные».
Со стороны выпаса вновь раздался до боли знакомый голос Ржевского: «За мной, гусары! Круши их в потрох!» Стук копыт и молодецкий посвист, сопровождавший гусарскую атаку, приближался. Остатки разбойной братии врассыпную бросились в лес, оставляя на наше попечение своих убитых и раненых. Мы победили, но я даже представить боялся, какой ценой.
Ржевский осадил своего скакуна прямо посреди поляны. Вслед за ним из темноты вылетели еще три кавалериста. Пожалуй, знай нападавшие, какой «могучий» отряд идет нам на выручку, они бы умерили прыть своего отступления.
