– С девушкой все в порядке? – наконец отвлекаясь от своего монолога, бросил император. – Надеюсь, вы понимаете, что я имею в виду.
– В полном порядке, ваше величество.
– Прекрасно. – Он сделал знак приблизиться одному из ждущих у входа оруженосцев. – Отведи господ рыцарей к шатру, в котором содержатся их люди, да передай распоряжение фон Нагелю разместить их с подобающими званию удобствами.
Сопровождаемые императорским оруженосцем, мы шли через лагерь, радостно предвкушая встречу с боевыми товарищами.
– Дьявольщина! – невольно вырвалось у меня, когда на подходе к заветному шатру я разглядел плещущееся над ним знамя. – А скажи-ка, приятель, – я положил руку на плечо оруженосца, – верно ли, здесь живет Ульрих фон Нагель или же какой-то другой представитель этого рода?
Лис посмотрел на меня удивленно.
– В чем проблема, Капитан? Шо еще не так?
– Видишь золотую пряжку, процветшую пятью золотыми лилиями?
– Ну, вижу. Теперь буду знать, шо оно такое. В чем дело-то?
– Когда мы расставались с Ульрихом, он был прецептором Тевтонского ордена и, как все его рыцари, носил не собственный герб, а орденский крест.
– Два месяца назад герр Ульрих испросил у великого магистра фон Зальца позволения для себя снять орденское одеяние и разрешить его от данных обетов, – пояснил всезнающий императорский оруженосец.
– С чего бы вдруг? – спросил я, но юноша промолчал, словно пропустил вопрос мимо ушей.
В шатре нас ожидал горячий дружеский прием с громогласными воплями радости, увесистыми хлопками по плечам, незамысловатыми шуточками в изысканном казарменном духе и неизменными возлияниями Бахусу за нашу удачу, за благополучное возвращение и скорейшую победу христианского оружия.
– И все же, – в самый разгар веселья спросил я, отхлебывая изрядный глоток вина из монастырских виноградников благочестивых отцов кармелитов, – чего это тебя вдруг дернуло выйти из ордена?
Ульрих прервал на полуслове какую-то пустую фразу, помрачнев, поставил на расстеленный посреди шатра ковер недопитый кубок и произнес не громко, но очень внятно:
– Господа, друзья мои… Впрочем, не знаю, имею ли я теперь право по-прежнему величать вас друзьями. За месяцы, прошедшие с вашего отъезда, произошло мною такого. – Он замолчал и начал вновь: – Когда вы отправились на поиски ее высочества, император поручил мне охранять ваших спутников и среди них камер-фрейлину госпожи Альенор, несравненную Татьяну Викулишну.
– Ну-у? – Лис начал медленно подниматься со своего места.
– «Сядь!» – скомандовал я по каналу связи.
– «Вот щас только его прибью и сяду».
– Эта почтеннейшая девушка, которой место меж ангелов Господних, благосклонно приняла мои ухаживания и дала согласие стать дамой моего сердца…
– «Ща я, кажется, дам согласие стать кошмаром его морды!»
– «Сережа, я тебя очень прошу, не смей. Они люди этого мира и строят здесь свою жизнь, а не так, как мы – чужую».
– Я понимаю ваши чувства, господин Венедин, и готов дать любое удовлетворение. Пеший и конный, копьями или мечом, днем или ночью, по вашему выбору.
Лис молча встал, обводя пустым взглядом шатер и его хозяина.
– Вальдар, пошли отсюда, душно здесь как-то. «Капитан, валить надо. Задолбало все. Как только армия начнет ломиться на Орду, теряемся и делаем ноги. Притомила меня эта не наша жизнь».
* * *
Время шло, а мы по-прежнему оставались в лагере. Как правильно гласит безрадостная русская пословица: «Близок локоток, да не укусишь». Армии продолжали торчать на своих позициях, пережидая, когда наконец закончатся зарядившие зимние дожди. Душевная травма Лиса и наше общее чемоданное настроение заставляли держаться подальше от бурной стремнины жизни крестоносного лагеря. Иной раз Фридрих вызывал нас в ставку проконсультироваться по поводу Орды, иной раз вместе с отрядом графа Хонштайна мы участвовали в вылазках против мусульманских союзников Жана д’Ибелина и трижды – трижды! – видели вход в пешеру, где находилась заветная камера перехода.
Место это, именуемое здесь могилой Синедриона, еще совсем недавно было глухоманным уголком в окрестностях Иерусалима. Некогда грозной мощью пугала стоящая здесь над обрывистым склоном башня донжона, принадлежавшая сподвижнику первого иерусалимского короля Готфрила Буйонского, князю дель Полжио Сейчас на ее месте красовались романтические руины, сохранившие часть зубчатой боевой галереи, с которой открывался потрясающий вид на арабские селения вокруг Иерусалимской крепости.
Еще совсем недавно редкий человек забредал в эти заросшие колючими кустарниками дебри. Нынче же дебрей не было и в помине. Лишь кое-где тянулась аккуратная терновая изгородь. Карезмины, отнюдь не дикари, какими их пытались представить вожди крестоносного воинства, в один момент оценили достоинства этой позиции, и теперь здесь вовсю кипела работа. Разбирались старые развалины, росли стены новой башни, а внизу, в глухом склепе могилы Синедриона, теперь располагался штаб одного из вельможных полководцев, едва ли не шахского рода.
Как бы то ни было, мы трижды сопровождали в эти места посланников императора и трижды наблюдали, как укрепляется позиция вокруг камеры перехода.
– Не, ну это полный дурдом! – ругался Лис. – Ща они тут нагородят стен, а потом и вовсе решат, что им наше дупло не нужно, забетонируют, и поминай, как звали! Тогда шо? В Хорезм переться?! Они сюда, мы туда – рокировка?
– Нет, – качал головой я. – Все произойдет здесь.
– И откуда такая уверенность? – горячился мой напарник. – Ты видишь, какую они тут стройку века развернули?
– Как бы тебе это так объяснить? – Я не находил слов для логичного истолкования своих эмоций. – Видишь ли… Ну, помнишь того старца из Мегидо?
– Помню. Дальше что?
– Помнишь, он говорил: «Черная лилия в залитом солнцем поле…»?
– Ну, была какая-то ботаника. Шо-то он поутру молол.
– Так вот, эта башня, то есть, конечно, не эта, а та, которая здесь раньше стояла, принадлежала роду дель Поджио.
– Обалдеть!
– Герб дель Поджио: диамантовая лилия в золотом поле.
– Ну, хорошо, – недоверчиво соглашался Лис. – Предположим, что диамантовая – это действительно черная. Ну а поле, залитое солнцем?
– Вес дело в том, что в княжеских гербах золото обозначается не «ор», а «сол», то есть солнечный. Так что вот тебе, пожалуйста, «черная лилия в залитом сиянием ноле там, над скалой».
– Ага, это ты ловко придумал. Значит, как только Красное морс подступает к этим скалам, мы домой и отправимся. Отчего нет? Если ему не лень было когда-то расступиться перед заслуженным туристом всех времен и народов папашей Моисеем, шо ему стоит сейчас пробежать еще сотни две километров, ну и подняться еще метров эдак на пятьдесят ради двух таких классных парней. Ну шо, как тебе версия?
