Лишь мы с Лисом глядели на приближающееся судно, моля небеса совершить чудо и внушить мысль шкиперу повернуть его вспять. Но оно все приближалось и приближалось. Червленый вымпел с леопардом уже во всей красе был виден каждому из стоящих на берегу, и тут Лис потряс головой, словно отгоняя морок:
– Капитан, ты видишь то же, что и я? В смысле, я схожу с ума или они поворачивают?
Сомнений не было: корабль, находившийся не более чем в двух кабельтовых от берега, явно отворачивал в сторону.
Невозможно передать словами то отчаяние, которое овладело всеми, находящимися на острове, при виде исчезающей за горизонтом кормы нефа. «Ничего еще не потеряно», – утешали собратьев по несчастью мы с Лисом. «Верно, – поддерживал нас Ропша. – С борта, видать, буруны разглядели, вот и решили, неча на скалы лезть. По такой волне к острову не пристанешь. А как; море утихнет, они сюда вновь придут. Нас-то, поди, виднее было, чем буруны».
И я, и Лис были благодарны повольнику за поддержку. Лишь совместными усилиями порядок и дисциплину среди робинзонов удалось восстановить. В унынии, кутаясь кто во что, отправлялись они к сооруженной из обломков корабля хижине, надеясь провести в ней ночь хотя бы с каким-то, пусть самым мизерным, комфортом.
Чтобы скрыть от невольных сподвижников ту радость, которую мы испытывали, нам следовало уйти подальше от чужих глаз, «дабы страдания и стенания начальствующих не смущали и не вводили в панику подчиненных». Конечно, с уходом судна проблема оторванности от мира вновь приобретала свою остроту, но у нас по-прежнему оставалась свобода бороться за свою жизнь любыми средствами. А это было немало.
Доверив Ропше расставлять посты, мы удалились туда, откуда всего несколько месяцев назад началась наша «небольшая» командировка в Новгород. Все так же торчала из пещеры кремнистая туша тролля, все так же плескалась о скалы острова балтийская волна, все так же орали чайки, и мы все так же стояли у запечатанных дверей между мирами. Дав Лису полную возможность развлекаться выстукиванием посланий Институту морзянкой по троллячьей ягодице, я отправился туда, где полыхал некогда огненный круг, спасая нас от лап монстра. Когда-то здесь должны были сойтись в смертельном поединке подлый изменник, то есть я, и верный патриот, сиречь Венедин. Я криво усмехнулся.
* * *
Не знаю уж, в чью светлую голову пришла идея, что для компенсации слишком быстрых успехов Реконкисты в Испании следует сохранить сильную Данию, но наша миссия звучала однозначно: «Предотвратить пленение короля Вольдемара Победоносного». Ничего себе заданьице, учитывая, что у самого потомка викингов в голове уже давно наступила республика, отчего он сует ее в любую мало-мальски пригодную для этого дыру.
В этот раз дыра была не просто пригодна, а специально приготовлена Генрихом Шверинским для головы и всех оставшихся частей тела буйного венценосца. Крепость Тромменштайн, выстроенная графом на землях ободритов, имела исключительное стратегическое значение, позволяя отрезать Шверину судоходный путь к Балтике и тем самым практически обезопасить подвоз датского десанта морским путем. Естественно, когда комендант крепости вошел в тайные переговоры с Вольдемаром, обещая за соответствующее вознаграждение сдать ему Тромменштайн, монарх заглотил и наживку, и половину идущей наверх лески. Он моментально двинулся вперед, стараясь не упустить миг удачи, как видно, начисто позабыв, что бесплатный сыр бывает только в мышеловке.
Генрих Шверинский уже потирал руки, предвкушая, как захлопнется за спиной короля Вольдемара западня, как въедет тот в открытые ворота крепости и останется в ней один, в окружении гарнизона, преданного графу. Вероятно, все бы так и было. Уж и не знаю, что произошло с посланным мною гонцом, везшим королю уведомление о засаде, но Вольдемар мчался, как шар в лузу, и слышать ничего не желая об опасности. Настало время действовать самим, благо, пост начальника шверинской стражи позволял мне вести активные действия.
План не нужно было вынашивать, готовить втайне, он был уже готов, и оставалось только наклониться, чтобы подобрать его. Последние три месяца Аделаида фон Шверин-Мекленбург, терзаемая любовной мукой, из-за редкости наших тайных свиданий, похоже, пришла в полнейшее неистовство. При каждой встрече она самозабвенно твердила, что желала бы наконец-то остаться молодой вдовой и немедля по окончании срока траура сочетаться со мной законным браком. Я старательно отнекивался, пытаясь объяснить ей, что вряд ли бароны Северной лиги потерпят вестфольдинга во главе Шверина. Она давила, я сопротивлялся, и так раз за разом.
И вот теперь час пробил. Когда фон Шверин с войском отбыл ловить датского короля, я, выждав немного, заявил во всеуслышание, что получил известие о гибели графа, и потребовал у двора, гарнизона и городского старшины немедленной присяги законной наследнице.
Мой план удался на славу. Среди тысяч прилежно присягнувших нашелся десяток тех, кто решил воочию убедиться в гибели своего сюзерена. Узнавший о собственной смерти граф Генрих пришел в звериную ярость и, грозя испытать на мне сорок казней египетских и еще десяток местных, бросился к родным стенам искоренять злую измену. Всецело увлеченный этим делом, славный граф, похоже, начисто забыл о том, ради чего покинул стены своей резиденции. Развернув войско, он устремился к Шверину, оставив королю Вольдемару возможность спокойно маршировать к Тромменштайну.
Подошедший к стенам крепости победоносный монарх попытался было напомнить коменданту оной о его жгучем желании перейти под датские знамена, однако тот, не дождавшись ни своего законного сюзерена, ни каких-либо внятных от него распоряжений, решил действовать на свой страх и риск. Гарнизон крепости изготовился к бою, чем привел Вольдемара Победоносного в явное недоумение. Король, вовсе не бывший новичком в военном деле, тут же заподозрил подвох и, решив, что его желают окружить, прижав к крепостным укреплениям, приказал трубить отступление.
В то время, когда Вольдемар Победоносный стоял под стенами Тромменштайна, его противник готовился штурмовать совсем другие стены.
– Мы обречены, – объяснял я Аделаиде, показывая, что Генрих возвращается, не вступив в бой с моим родственничком. – Помощи ждать неоткуда. По-видимому, люди твоего мужа перехватили моего гонца.
– Но мы можем сражаться! – сводя брови на переносице, жестко отвечала внучка Генриха Льва.
– Гарнизон ненадежен, – вздыхал я. – Силы слишком неравны.
– Мы можем бежать вместе! Мы доберемся до Мекленбурга, я подыму против мужа все свои владения. Призову князей-ободристов…
– Нет, – качал головой я. – Слишком опасно. Ты можешь погибнуть в пут и.
– Ты тоже!
– Мне не привыкать. К тому же гадалка обещала мне долгую жизнь. Твоя же бесценна для меня! – Желваки катались при этом по моим скулам, и две суровые колеи-морщины поднимались ко лбу от переносицы. – Я уйду один со своими людьми. Ты же скажешь, что я обманул тебя, подсунув ложное послание. Что я домогался твоей любви и хотел стать новым графом. Что едва ты узнала о моей измене, повелела взять меня под стражу, но мне удалось бежать, перебив охрану. Ты радостно откроешь ворота своему мужу и встретишь его со всеми почестями.
