На свадьбу Ляли и Игоря, будучи свидетельницей
со стороны жениха, Сонечка явилась одетой во все черное, выглядела словно вдова
на похоронах.
– Деточка, – не утерпела во время пира
Кира, – тебя не смущает неуместность подобного наряда на веселом празднике?
– Наоборот, Кира Григорьевна, – слишком
резко отреагировала Соня, – подружка должна быть в темном, чтобы не
затмить невесту.
Кира поджала губы, но не сочла нужным
продолжать разговор. Ей было отлично понятно, по какой причине Соня вырядилась
вороной: Работкина влюблена в жениха, она сейчас хоронит свои надежды.
– Гадкая девица, – подвела итог
Кира, – очень неприятная особа. Жаль, Лялечка, светлая девочка, не
понимает, с кем имеет дело.
– Значит, Любови Работкиной на похоронах
нет? – решил я остановить поток совершенно ненужных сведений.
– Нет, – фыркнула Кира, – Соня
стесняется матери. Впрочем, есть чего смущаться! Люба бывшая актриска, так,
неудачливая лицедейка, карьера на сцене не сложилась, так она доигрывает в
жизни. Абсолютно не умеет себя тактично вести! Сейчас бы уже лежала на гробу с
воплями, перетянула бы на себя одеяло. Я ее очень, очень давно не видела, но,
предполагаю, Любочка со временем стала только хуже!
Выслушав мой краткий отчет о погребальной
церемонии, Нора забрала диктофон и поинтересовалась:
– Значит, со слов Киры, Люба сейчас находится
в интернате.
– Это не дом для престарелых, – пояснил
я, – на Ильинском шоссе имеется санаторий, старшая Работкина живет там.
Элеонора кивнула:
– Иди пока, попей кофе.
Я отправился на кухню, где обнаружил странно
возбужденного Одеялкина с трехлитровой банкой, полной отвратительных тараканов.
– Во! – воскликнул он. – Ща я их
метить стану! Ваньша, хочешь помочь? Да не пугайся, это дело простое, хватаешь
его вот так, за спинку.
– Нет-нет, я очень занят. А Нора в курсе, чем
ты занимаешься? – быстро спросил я.
Одеялкин ухмыльнулся:
– Она ж на кухню не заглядывает. А ты, Ваньша,
особо не болтай, иначе я Николетте про джокера расскажу.
– Про кого? – пришел я в изумление.
– Про джокера, – охотно пояснил
Леха, – вон он там, под стаканом, отдельно сидит.
Я перевел взор влево и увидел насекомое,
раскрашенное как матрешка: голова «золотая», спинка синяя с белым, нижняя часть
тела – красная.
– Это ихний главарь, – пояснил
Леха, – самый крутой, над всеми начальник, ему стадо подчиняется! Может
приказать не только омолаживателями работать, но и старителями, просек фишку,
Ваньша? У кого джокер живет, тот всем бабам элементарно нагадить может! Я сначала
обычных молодильных жуков продам, а уж потом джокера на торги выставлю! Думаю,
за него столько получу! Похоже, дамочки за то, чтобы подружка на печеное
яблочко похожа стала, и миллиона не пожалеют. Главное, не продешевить!
– Не смей пускать в дело джокера! –
возмутился я. – У Николеттиных подружек война начнется!
– У меня, Ваньша, материальное положение
тяжелое, – ухмылялся Одеялкин, – живу плохо, жена – собака, теща…
теща… Эх, слова не подобрать! Может, тебе и странным покажется, но я, Вань,
человек интеллигентный, матом не ругаюсь. Вот вчерась лег спать, так чуть не
заплакал, такие мысли в голове закружились. Ну че в моей жизни до сих пор
хорошего было, а? Нет, теперича свой шанс не упущу! Открою контору по продаже
молодильных жуков. Из Москвы не уеду, пусть моя женушка одна кукует, разведусь
с ней! Эй, постой!
Леха замолчал и деловито встряхнул банку.
– Нечего копошиться, – сказал он, –
сидите тихо, ща вас красить начну!
Слишком короткая футболка его задралась, и я с
удивлением спросил:
– Леша! А где кардиодатчик?
– Отцепил его!
– Сам?
– Эка хитрость! Надо только присоски отодрать.
– Но тебе велели с аппаратом ходить.
– У меня, Ваньша, – радостно воскликнул
Одеялкин, – теперь ничего не болит, сердце не щемит, в голове не бухает.
Как о деньгах речь зашла, так я мигом выздоровел.
– Нехорошим делом ты заниматься решил! Это
обман! – возмутился я.
– Весь бизнес лажа, – радостно
откликнулся Леха, – ты к Норе в ванную загляни!
– Зачем?
– А ради интереса!
– Не обладаю пещерным любопытством, –
окончательно вышел я из себя, – и считаю, что крайне невоспитанно шарить в
чужой ванной комнате.
– Вот поэтому, Ваньша, ты всю жизнь за
Элеонорой горшок носить будешь, а я олигархом стану, – хрюкнул
Одеялкин. – У нее на полках полно кремов всяких, мазей, натирок от морщин.
Думаешь, они и впрямь помогают? Нет, конечно. Так чем мои жучки хуже?
– У Норы имеются омолаживающие
средства? – потрясенно спросил я.
– Полным-полно. Ей и жучки понравятся! Подарю
со скидкой!
– Элеонора ни за что не купится на твоих
тараканов.
– Ну и пусть, – спокойно пожал плечами
Одеялкин, – других дур хватит. А ты, Ваньша, имей в виду, со мной лучше
дружить, иначе маменьке твоей жучков не достанется. Когда бабуська
завозмущается, я прямо скажу: ваш сын против торговли! И тады…
– Иван Павлович, – закричала Нора, –
ну сколько можно кофе пить? Иди сюда немедленно!
– Ступай, Ваньша, – гадко ухмыльнулся
Леха, запуская пальцы в банку с тараканами. – Ты человек подневольный, не
свободный бизнесмен, беги живей, а то уволят!
Понимая, какие ощущения испытывает после
нокаута боксер, я пошел в кабинет. Надо же, сколь быстро могут изменяться
некоторые люди! Еще вчера утром Одеялкин был маленьким, скромным человечком, а
сейчас он считает себя великим бизнесменом, способным на шантаж и нечистоплотность.
Нора встретила меня ехидным замечанием:
– Иногда мне кажется, что за тобой тащится по
крайней мере трехметровый хвост, настолько медленно ты реагируешь на приказ
моментально явиться в кабинет, – заявила она.
Я кашлянул и опустил глаза: спорить и
возражать в данной ситуации нет никакого смысла, если хозяйка закусила удила,
ее невозможно остановить.
– Поезжай на Ильинское шоссе, –
воскликнула Нора, протягивая мне лист бумаги, – тут подробный адрес и даже
план нарисован. Третий корпус, комната сто двадцать восемь, Работкина Любовь
Сергеевна.
