— Мне это известно.
— Представьте себе узкую улочку Тифлиса, по которой с ревом катится толпа погромщиков, сметая все на своем пути. Вдруг из калитки выходит подполковник в парадной форме: вся грудь в орденах, эполеты, флигель — адъютантские аксельбанты. Становится посреди мостовой, вскидывает два револьвера и начинает стрелять. Молча. Без криков, предупреждений. Прицельно по тем, у кого в руках огнестрельное оружие.
— Владимир Федорович, в револьвере системы наган семь патронов. В двух, соответственно, четырнадцать. Будь он хоть архиметкий стрелок, как он мог остановить толпу четырнадцатью выстрелами?
— Если говорить точно — десятью. Шесть убитых, четверо раненых. Но толпа, — Джунковский сделал неопределенный жест рукой, подыскивая слова, — толпа испугалась. Это, знаете ли, Восток. Там иные нравы. Мне сложно объяснить.
— Как хотите. Не представляю. Движутся погромщики, вероятно, опьяненные и накуренные. В любом случае заведенные уже пролитой кровью. Против них выходит один офицер, и сотни головорезов в ужасе замирают?
— На какое — то время так и произошло. Не на долгое. Мерзавцы поняли, что Згурский без лишних слов застрелит первого, кто двинется, и всякий для себя решил стоять смирно. Ну а в то время, когда подполковник устраивал свою экзекуцию, сынишка Григоряна сбегал в полк и рассказал, что на улице убивают русского офицера. К месту событий прибыл взвод мингрельцев с пулеметом, и это явление обратило подонков в бегство. Потом, кстати, лидеры этой гашишной мрази заявляли протест: мол, Згурский расстрелял мирную демонстрацию.
— В голове не укладывается.
— Вы знаете, мне довелось читать жандармские отчеты об этом деле: арестованные погромщики в один голос утверждали, что их больше испугали не прицельные выстрелы, а взгляд его высокоблагородия.
— Теперь вы утверждаете, что он остановил погромщиков взглядом?
— Феликс Эдмундович, у вас есть реальный шанс поговорить с участником тех событий.
— Вы нашли еще одного сослуживца Згурского?
— Можно сказать и так. — Джунковский вытащил из кармана сложенный лист «Правды». — Вот, полюбуйтесь.
— «Командарм Борис Михайлович Шапошников назначается командующим Московским военным округом…»
— И что же?
— А то, Феликс Эдмундович, что именно полковник Шапошников принял Мингрельский гренадерский полк у отправляющегося во Францию Згурского. А до того в течение восьми лет они жили бок о бок, командовали батальонами и близко приятельствовали. И в момент расстрела Згурским так называемой мирной демонстрации именно Шапошников был дежурным офицером полка. Это он выслал Згурскому подмогу.
— Вот ведь какая судьба, — покачал головой Дзержинский. — Прежде друзья — неразлейвода, а теперь…
— А теперь, Феликс Эдмундович, я предлагаю использовать бывшего полковника Шапошникова в нашей оперативной игре.
— Вы меня удивляете, Владимир Федорович. Насколько я представляю себе такое понятие, как фронтовое братство и офицерская честь… Шапошников не пожелает нанести удар в спину боевому товарищу и старому другу.
Джунковский помрачнел.
— Простите, я не хотел вас обидеть.
— Я тоже надеюсь, — сказал Джунковский, — что не пожелает.
— Тогда как же?
— Згурский и Шапошников дружили семьями. По моим сведениям, Борис Михайлович очень тепло относился к супруге Згурского. По рассказам, к ней вообще все относились с большим почтением, чтобы не сказать — с любовью. Наверняка в сердце командарма Шапошникова жива та симпатия, которую испытывал в прежние дни подполковник Шапошников. Если конфиденциально сообщить ему, что Татьяна Михайловна Згурская живет где — то в СССР и подвергается большой опасности, поскольку ее разыскивает ОГПУ, командарм приложит все свои немалые возможности и всем известную энергию, чтобы опередить вас, найти и надежно спрятать госпожу Згурскую.
— И что это нам дает?
— Вы же хотите заполучить Згурского в Россию, Феликс Эдмундович?
— Да, это было бы очень желательно.
— Тогда сами подумайте — как поведет себя генерал Згурский, когда узнает, что его обожаемую супругу, которую преследует всесильное ОГПУ, с риском для себя спас и прячет его старый друг, а теперь, увы, большевистский командарм Шапошников.
— Вы всерьез думаете, что он на это клюнет?
— Конечно. Особенно после того, как сработает первая наживка с Брусиловым.
— Что ж, Владимир Федорович, предположим, вы правы. Но Шапошникову кто — то обязан сообщить о госпоже Згурской. И этот кто — то не должен вызвать у него подозрений.
— Да, Феликс Эдмундович, так и есть. Добавлю от себя: у этого человека имеется возможность работать почтовым голубем и осуществлять связь между Згурским и Шапошниковым.
— Судя по тому, что вы говорите «имеется», кандидатура вами уже намечена? Кто это?
— Феликс Эдмундович, вы меня удивляете! С полчаса назад вы сами рассказали о том, кого небо, кажется, послало вам в помощь.
— Говорите яснее!
— Я имею в виду сотрудника Красного Креста Нильса Кристенсена — военврача Мингрельского гренадерского полка, Сергея Владиславовича Деладоннеля. После должной обработки мы сделаем из него замечательную подсадку.
ГЛАВА 11
«Истинная свобода есть свобода от привычных истин».
3. Ницше
Июнь 1628
Всадник на огромном золотистом, точно светящемся, коне поманил за собой, словно уже давно поджидал посольский обоз и теперь рад был указать дорогу к священному городу — дворцу императора Поднебесной. Воевода Федор Згурский, быстро оправившийся от первоначального удивления, теперь мог подробнее разглядеть возникшего из порохового дыма всадника. На первый взгляд все казалось странным: и отливающий червленым золотом конь, гарцевавший под ним, и доспех — чешуя — не железный, не бронзовый, не костяной — бог весть какой. И одежда черная, расшитая яркоцветьем, да зверьем невиданным, с широкими, будто крылья, рукавами… Но уже на второй взгляд становилось понятно, что «странно» — чересчур слабое выражение.
Згурский оглянулся на своего верного дружка — казачьего атамана Варраву. Голодная многотысячная толпа обезумевших дикарей окружала их крошечный отряд, лишь ожидая знака вновь броситься на сабли и пищали, чтобы захватить пищу, воду, а заодно и богатые дары, направляемые царем Московии своему катайскому собрату.
— Что уж тут мудрить? След идти, коль так зовут, — поскреб затылок Варрава, оглядываясь на побратима. — Хрен редьки не слаще, но хоть дух переведем.
Сабли с тихим шелестом стали возвращаться в ножны, пищали легли на плечи, возницы заняли места на козлах. Видя приготовление к движению, неизвестный вельможа улыбнулся и крикнул:
— Дети мои, я возвращаю милость этому краю!
