Лев Давидович создает трудовые, по сути — рабские, армии и сажает им на шею эксплуататора — капиталиста. По его словам, все оправдывается грядущей мировой революцией, которая сметет таких, с позволения сказать, помощников, как американский миллионер, товарищ Хаммер, и ему подобных. Но мне представляется, что Троцкий переоценивает позитивную роль вмешательства зарубежного капитала в деятельность Коммунистического Интернационала.
Конечно, определенные улучшения внутри страны есть. Нельзя закрывать на них глаза. Но вместе с тем такая практика непоправимо компрометирует первую в мире социалистическую державу в глазах мирового пролетариата.
На заседании ЦК товарищ Троцкий снова требовал ускорить, усилить работу по созданию генератора профессора Дехтерева. И это крайне настораживает. Председатель Реввоенсовета сегодня абсолютно четко заявил, что в качестве подопытных крыс он предлагает использовать подразделения и части трудовой армии.
По его мнению, которое, как известно, разделяют многие члены Центрального комитета партии, такой подход к испытаниям может не только повысить эффективность работы трудармейцев, но и сделать так, чтобы непосильный труд стал в радость. Мы не должны этого допускать. Это путь не к социалистической, а тем более коммунистической республике. Это путь к мировому господству, индустриальному рабству. И диктатуру пролетариата Лев Давидович стремится подменить собственной диктатурой.
Дзержинский вдумчиво поглядел на революционного товарища, которого помнил еще по старой подпольной кличке Коба. Злые языки нашептывали по углам, что старый Виссарион Джугашвили вовсе не мог иметь детей, и вместо него расстарался приехавший в Гори по каким — то своим делам известный путешественник, разведчик и офицер Генерального штаба, Пржевальский. Вероятнее всего, это была пустая выдумка, а то и вовсе чей — то злобный навет, но что мудрить — чем старше становился Иосиф Джугашвили, тем больше походил на известный портрет Пржевальского в генеральском мундире. В моменты, когда Феликс Эдмундович сталкивался с ясным, четко организованным умом своего друга и союзника, ему невольно хотелось верить, что и в жилах Иосифа Джугашвили течет изрядная порция польской шляхетской крови.
— Как вы думаете, товарищ Дзержинский, что мы должны предпринять, чтобы не дать тирану в руки такое грозное оружие?
— Полагаю, мы должны его спрятать.
— Я с вами согласен. А для того, чтобы объяснить повышение секретности, необходимо найти иностранных — и, возможно, белогвардейских шпионов, которые ищут подходы к разработкам нашего секретного оружия.
— Иосиф Виссарионович, это уже сделано. Такой шпион задержан. У него датский паспорт, и в то же время в прошлом он служил в русской армии.
— Очень хорошо. Я знал, что на вас можно положиться. Тогда следует разработать этого шпиона как можно тщательнее. Может быть, даже дать ему подобраться совсем близко. Это позволит нам своевременно вскрыть гнойник и всецело передать обеспечение секретности проекта в руки ОГПУ. Ну и, конечно, партийному контролю.
— Иосиф Виссарионович, я хотел просить у вас содействия…
— Феликс Эдмундович, я всегда готов помочь в хорошем и нужном деле.
— Задержанный офицер служил некогда в Мингрельском гренадерском полку, где командовал батальоном, а затем и полком ваш друг, Борис Михайлович Шапошников.
— Это правда. Он сам только вчера рассказывал мне о боевых действиях на германском фронте.
— Для пользы дела хорошо было бы заручиться его поддержкой в оперативной игре.
— Хорошо, я переговорю с ним. Но помните — во многом он человек старых понятий, и хотя всецело предан революции, лучше не подвергать его офицерскую честь испытаниям. Лучше использовать его втемную. Но если понадобится, рассчитывайте на меня.
— Так и сделаем, Иосиф Виссарионович.
— Расскажите, как вообще идут дела по операции «Картель».
— Исключительно успешно. Как докладывает агент SR–77, ему удалось привлечь для покушения на Брусилова некоего прапорщика, живущего в Праге. Его фамилия Пепел. Бывший актер, человек эмоциональный, творческий, склонный к позе и широким жестам. Наш агент подвел его к мысли, что смерть Брусилова есть законный акт возмездия за кровь расстрелянных в Крыму офицеров. При помощи агентуры Коминтерна этого прапорщика — актера удалось провести на вокзал, переодев в форму путевого обходчика. Когда поезд остановился, и генерал вышел, Пепел выхватил пистолет и произвел два выстрела. Как и предполагалось, не попал. И в прежние — то времена этот артист неважно стрелял, а теперь от волнения… Третьим выстрелом его застрелил полицейский из наших. Во внутреннем кармане рабочей тужурки у горе — террориста лежала прощальная записка, в которой он черным по белому заявляет, что тайная организация «Белая ночь», в которой он состоит, вынесла приговор Брусилову и еще ряду «красных иуд» и будет преследовать и уничтожать их везде, где только возможно.
— Прекрасная работа, Феликс Эдмундович. Готов поспорить, что после такого фарса ни один русский не сможет подойти к Брусилову даже на расстояние пушечного выстрела. А мы, в свою очередь, заявим протест правительству Чехии, обвинив его в том, что оно не способно обеспечить безопасность великого героя и знаменитого полководца товарища Брусилова. И каким бы ни был ответ, смело можно рекомендовать Алексею Алексеевичу возвращаться на родину. Наши закадычные враги благополучно съели наживку, наступило время делать следующий ход.
Май 1924
Стук колес на рельсовых стыках утих. Татьяна Михайловна прислушалась и чуть приподняла край брезента, чтобы осмотреться. Сколько видел глаз, в небольшом отдалении от насыпи простирался лес. Поезд стоял, пыхтя, точно отдыхая после долгого бега. Прогретый брезент чуть спасал от дневного жара, но палившее совсем по — летнему солнце висело еще высоко и явно не скоро планировало уходить на покой.
— Наверное, пропускаем кого — нибудь, — прошептала Татьяна Михайловна, прячась обратно.
Лежать, зарывшись по уши в песок, было душно и неудобно, но, увы, ничего лучшего ситуация не предполагала.
— Мама, — не выдержала Ольга. — Скажи, что мы делаем? От кого и зачем мы убегаем? Ведь мы ничего плохого не сделали!
— Тише, еще услышит кто — нибудь! Вот поезд тронется, тогда.
— Я не хочу ждать! — сорвалась на крик девочка. — И ехать так не хочу! Мы же ничего не сделали! Никого не убили! А теперь прячемся, словно крысы!
— Ольга, как ты можешь!
Ее дочь всхлипнула:
— Мне плохо, я устала. Мамочка, что с того, что отец был генералом? Ты же говоришь, он во Франции воевал? Значит, наших не убивал! А я пионерка, я за власть рабочих и крестьян, за революцию. Надо просто сойти на станции, а там в управлении ГПУ рассказать, как дело было. Мы же ни в чем не виноваты. Ведь правда же! А дядя Петя — он страшный. Он все молчит — молчит, и глядит так, точно прощупывает. А той ночью двух человек застрелил и хоть бы сморгнул. Пока мы не убежали, я думала, он и нас прикончит. Он точно контрик.
