— Ольга, не говори ерунды. Какой же он контрик. Он нас с тобой спасает — головы не жалеет. Из — за нас жизнь свою поломал. Варя Судакова ведь твоя подруга?
— Ну да.
— Вот и подумай. Теперь и она сирота. При живом отце Никому сказать о нём нельзя — самой непоздоровится. Совсем как мыс тобой…
Что — то тяжелое плюхнулось сверху на брезент.
— Ой! — взвизгнула девочка.
Татьяна Михайловна глубоко вздохнула, ожидая страшного.
— Вот вы где! — послышался голос. — А я чую — кто — то шушукается.
Тон Судакова казался насмешливым, но в нем отчетливо звучала тревога.
— Зря вы это, — бывший начальник милиции споро влез под брезент, — пока колеса не стучат, голоса вокруг слыхать. Хорошо, я пришел. А когда б охрана? Или не знаете, что на остановках бойцы дорожной милиции вдоль поезда ходят, чтоб граждане перевозимое имущество не раскрадывали? Ваша удача — тутошний охламон выйти поленился. А ежели вдруг что?
Вдали послышался нарастающий шум идущего поезда, гудок, товарняк взревел в ответ, и встречный состав прогрохотал мимо, обдавая платформы тяжелым едким дымом.
— Сейчас тронемся, — прошептал Судаков, и товарняк, словно ожидал его слов, ухнув, недовольно заскрежетал буферами и медленно двинулся с места.
— Петр Федорович, вы же думали ехать в Харьков! — удивилась Згурская.
— Ну, думал. Так склалось, что передумал.
— А почему вы такой… — Татьяна Михайловна невольно улыбнулась.
— Чумазый, что ли? Ну так, извольте понять, ежели оно в уголь забиться, то хошь не хошь — перемажешься. А ничего, у меня в вещмешке форма припрятана. Только б рожу да руки отмыть дочиста. Но то все такое, Татьяна Михайловна. Я ж не просто от скуки вас искал — у меня кой — какая новость имеется.
— Опять что — то плохое?
— Это уж как поглядеть. Я в тендере когда сидел, слышал о чем машинист с кочегаром, ну и этим бойцом переговариваются. Вечером, аккурат после заката, неподалеку от Москвы поезд сделает остановку. Там к нему должны прицепить два вагона с чистокровными скакунами с расторопинского конного завода. Кони ценные, так что при каждом вагоне сильная охрана. А уж в Москве, ясное дело, их и вовсе будут встречать чуть ли не целым кавполком.
[19]
Так что на этой стоянке, покуда суд да дело, надо будет уносить ноги.
Он остановился и поглядел на собеседницу:
— Ну чего вы улыбаетесь — то?
Судаков поймал себя на ощущении, что тоже не может сдержать улыбку, и поэтому раздосадован но нахмурился.
— Так ведь забавно. Расторопино — это подмосковное имение Згурских. Олюшка, ты помнишь Расторопино?
— Нет, — буркнула в ответ дочь.
— Как же, Оленька? А няню твою — бабу Надю? Как она тебя на пони катала?
— Не помню.
— Этот конный завод, — обращаясь к Судакову, продолжила несколько расстроенная Татьяна, — прапрадед мужа основал еще при Екатерине Великой. — Коней для ее кортежа выращивали именно в Расторопино.
— Мама, Петру Федоровичу это неинтересно. Петр Федорович, наш папа не был капиталистом! Он был военным!
— Молчи, ты не понимаешь, — строго оборвала ее Татьяна Михайловна. — В четырнадцатом году, когда война началась, мы из — под Тифлиса перебрались сюда — под Москву, — с горечью продолжала она. — И потом, когда все это началось, именно отсюда — подальше от революционного хаоса, дикости и безвластия — убежали. Теперь же, выходит, круг замкнулся. Снова возвращаемся.
— Татьяна Михайловна, вы уж остерегитесь туда ходить. Вы, конечно, женщина умная, хорошая, образованная. Ну а вдруг кто из местных активистов узнает, что бывшая хозяйка приехала! Это ж не Елчаниново — тут у властей под носом не больно — то поозоруешь!
— В прошлые годы ко мне там все очень тепло относились.
— Эко, вспомнили!
— Петр Федорович, я всё же рискну. Имение стоит в стороне от деревни, вокруг господского дома большой сад и парк. Там есть домик — он принадлежал садовнику. Его жена — кормилица моего супруга. А потом она нянчила Ольгу. Если они живы, я уверена, я уверена, что не предадут!
— Оно хорошо бы. — Судаков поскреб короткий седеющий ежик волос. — Ну, тогда, как поезд на станции остановится, сразу прыгаем, и деру. Я первым сойду, ежели что, подстрахую. Ну и вы не рассусоливайте. А там уж на месте, Татьяна Михайловна, на вас вся надежда.
— Не беспокойтесь, мы ведь за правое дело страдания принимаем. Значит, Господь на нашей стороне.
Май 1924
Пес заворчал, почуяв в ночном воздухе новые запахи, и, высунувшись из будки, оглушительно залаял, спеша уведомить округу, что он на посту. В прежние годы он буквально повисал на цепи, рыча и лая на чужаков, но уж сколько лет минуло с младых когтей.
Хозяйка старого дома с мезонином в глубине сада накинула оренбургский платок и приоткрыла дверь веранды:
— Мурчик, ну чего ты взбеленился?
За окнами стояла теплая майская ночь, соловьи заливались, должно быть, готовясь к состязаниям с курскими собратьями, но жизнь хозяйки дома уже повернула на восьмой десяток, и даже сейчас женщине было холодно.
— А ну, кто там? — на всякий случай крикнула она в ночь. — Идите с миром, ужо я вам!
— Надежда Акимовна, это я, Татьяна!
— И Оля! — раздался вслед за первым второй голос, совсем детский. — Баба Надя, это Оля!
— Ой, силы небесные! — Хозяйка всплеснула руками. — А ну цыц, Самурай! Ты что же, старый черт, хозяйку не учуял?
Вылезший из будки дряхлый пес вилял хвостом и тряс железной цепью, всем своим видом давая понять, что он — то как раз давно учуял знакомый запах. Хоть и без обычного аромата брокаровских духов «Любимый букет императрицы», но все равно узнал.
— Проходите, проходите скорее! — Старушка засеменила к калитке, не забыв по дороге потрепать за ухом верного Самурая, в обиходе — Мурчика. — Откуда ж вы взялись — то? Я уж думала, уехали совсем.
— Постойте, Надежда Акимовна. С нами тут еще один человек.
— Так и он пусть входит!
Судаков появился из — за толстого ствола дерева, на ходу пряча револьвер в кобуру.
— Ой! Это что ж за милиционер эфиопский? — всплеснула руками бывшая кормилица и тут же переключила внимание на свою воспитанницу. — Оленька, как выросла, похорошела и не признать! Да ты заходи, заходи, сердечко мое! Сейчас я вам ужин подам. Немного, правда, ну так кто же знал, что такие гости объявятся!
Через несколько минут хозяйка и беглецы уже сидели за столом, освещенные колеблющимся светом керосиновой лампы.
— Вот уже и самоварчик подошел, — суетливо ворковала Надежда Акимовна. — Танечка, а ты бы помогла мне чуток.
