Но мои философские размышления никого не интересовали.
– Приступайте к казни, уважаемый Лаллэдрин! – свирепо буркнул первый советник, угрюмый и низкорослый, производящий на редкость отталкивающее впечатление.
– Помните, нам еще предстоит спускаться вниз! – поддержал его второй. Одутловатое лицо этого мужчины казалось еще более невзрачным из-за огромной бородавки, уродующей длинный нос. Хваленой эльфийской красотой здесь даже не пахло.
– Предстоит, но не всем! – гадко рассмеялась принцесса, пихая меня кулаком в бок. – Кто-то сейчас будет учиться летать! – Последнее слово прозвучало откровенно издевательски.
– Прекратите унижать самих себя! – холодно приказал Лаллэдрин, отталкивая от меня зловредную девицу. – Я ношу звание хранителя традиций Полуночного клана, а посему не потерплю ни малейшего отклонения от установленного ритуала! – Он высокомерно покосился на королевских советников, и те ответили ему подобострастными кивками. Принцесса обиженно надула губы и чуть отодвинулась, опасливо держась за каменный парапет, ибо бушующий над башней ветер отличался невероятной порывистостью и чуть не сбивал нас с ног.
Я с любопытством перегнулась через край площадки, вглядываясь вниз, и тут же отшатнулась обратно, испугавшись чуть не до заикания. Едва видимая отсюда земля находилась так далеко, что зрители, столпившиеся у подножия башни, казались крохотными букашками, еле освещенными точечными огоньками зажженных факелов. Последнее мое сомнение рассеялось… Если я упаду с вершины башни, то неминуемо разобьюсь о каменную мостовую или, что вероятнее всего, еще в полете умру от разрыва сердца. Так о какой же надежде говорил Лаллэдрин? Наверное, он просто бредил.
– Эта башня стала первым зданием Дархэма и хранит в себе останки принцессы Эврелики, – будничным тоном рассказывал маг, приступая к скорбному ритуалу казни. – Мы построили ее ради того, чтобы снять с себя проклятие чародейки Сильваны, лишившей нас возможности летать. С момента исхода из Блентайра в нашем клане рождаются как крылатые, так и бескрылые эльфы, потомки практически истребленных Повелителей мантикор! – Он взмахнул рукой, указывая на бескрылую Эвридику. – Но ни один из нас так и не смог подняться в небо. Стоит нам только попробовать взлететь, как страшный ветер сбрасывает нас вниз, ломая крылья. Мы построили эту башню, надеясь искупить свои грехи и стать ближе к небу, ибо здесь мы смотрим на него, а оно – на нас…
Только сейчас я заметила, что практически всю поверхность смотровой площадки занимает изображение широко раскрытого человеческого глаза, выложенного голубой мозаикой и устремленного к небесам. Но небо так и не откликнулось на мольбу своих опальных детей и не проявило к ним благосклонность. Тут я недобро усмехнулась, придя к осознанию того, что Полуночный клан настигло отнюдь не проклятие мстительной чародейки, а расплата за гордыню, подрезавшую их крылья. Ведь способность к полету рождается прежде всего в нашей душе, а что способна породить душа, отягощенная злобой, завистью и многолетней жаждой мести? Нет, это не ветер, а тяжесть души, не раскаявшейся в грехах, сбрасывала эльфов на землю, мешая им летать… Покинув Блентайр, они искали свободы, но разве можно освободиться от самого себя? А когда в душе нет любви к ближнему, нет прощения к врагам, в ней образуется пустота, которую нечем заполнить. И ты начинаешь заполнять ее чем попало… Тот, кто слишком часто оглядывается назад, сожалея о потерянном прошлом и не желая расставаться с былыми обидами, рискует споткнуться и упасть. Именно так они и упали – те, кто раньше умел летать…
– А если кто-то из нас совершает особо страшный проступок, – невозмутимо продолжал чародей, – мы приводим его на Око Небес и сбрасываем вниз, отдавая на суд неба!
– И многие ли из тех, кого предали подобному суду, сумели выжить?.. – спросила я, предвидя закономерный ответ.
– Ни одного! – злобно каркнула принцесса, наслаждаясь своим триумфом. – Так что не надейся, ты тоже не полетишь!
Я мягко улыбнулась, не вступая с ней в спор. Я вспомнила, как еще тогда, в Немеркнущем Куполе, интуитивно выбрала путь вниз, даже не понимая, о чем говорю. Я вспомнила, как обещала не отвечать злом на зло. А еще я вспомнила о предсмертной просьбе последнего жреца бога Шарро, притворившегося старьевщиком и сберегшего для меня яйцо мантикоры.
Нет, я не стала ждать прикосновения руки принцессы Эвридики, хотя той просто не терпелось столкнуть меня с площадки, которую в недавнем видении я ошибочно приняла за край обрыва. Сегодня я намеревалась обыграть судьбу, навязав ей свои правила игры! Неуловимо быстрым движением я скинула камзол и шагнула с башни, отдаваясь во власть неба, так и манящего меня к себе…
Я еще успела расслышать отчаянный вскрик Лаллэдрина, явно не успевшего сообщить мне что-то важное, но не придала этому никакого значения. Я просто шагнула вниз, вперед, туда, в ничто, навстречу небу и ветру, предлагая им свою дружбу, доверие и любовь. Шагнула с незамутненным сознанием и чистой совестью. Шагнула с той легкомысленной хмельной бесшабашностью, при которой вся жизнь воспринимается как увлекательное приключение, море становится по колено, а воздух кажется таким же надежным, как земная твердь. Я всей душой верила в чудо – и чудо произошло!
«Если очень захочу, значит, смогу! – подумала я и услышала шелест своих распахнувшихся крыльев, прорвавших тонкую шелковую рубашку. – А если не смогла, значит, не очень-то и хотела! Разве не об этом говорил мне мудрый Лаллэдрин?»
Поначалу ветер пробовал бороться со мной, не желая принимать навязанную ему дружбу. Но, камнем падая вниз и ощущая приближающуюся землю, я сорвала с шеи нить с двумя оставшимися жемчужинами, наугад выбрала одну и предложила ее ветру, протягивая на раскрытой ладони… И ветер принял мой дар! Он мягким языком дотронулся до моей руки, забирая у меня слезу Эврелики, а затем сыто заурчал, словно прирученный хищник. Тонкой струйкой втянувшись в кулон «Ловец ветра», он замер там, свернувшись в тихий сонный клубок. Затянутое облаками небо немедленно прояснилось, осветившись мириадами золотистых звездочек, закружившихся вокруг меня веселым, шебутным хороводом. А я, забыв все свои страхи, еще недавно мешавшие мне летать, упоенно парила над Дархэмом, подчинившись опьянению бескрайних просторов, раскинувшихся подо мной во всем великолепии.
Я пока еще не понимала, что именно обрела, поднявшись в небо: одиночество, свободу или новую обязанность? Не знала, зачем и почему распахнулись мои доселе слабые крылья. Наверное, моя крылатая ипостась тоже несет в себе какой-то особый смысл, который мне когда-то придется постичь. Ну а пока я просто летела, прислушиваясь к напевам раковины, тихонько журчащей у меня в кармане:
Опять одна! Во благо, несомненно…
Я здесь подобна чистоте холста,
Ни мыслей, ни эмоций – пустота,
Меня приемлет неба чистота,
Вверх вознося и гордо, и смиренно.
Смеяться или плакать – не пойму…
Меж двух миров стираются границы…
Отточен слог, исписаны страницы,
В моей груди забилось сердце птицы…
