– Вот жалость, что он уволился! – прикинулся я ничего
не знающим человеком.
Девушка быстро взглянула в сторону рецепшен и, понизив
голос, сказала:
– Вы только не охайте громко, нам запретили клиентам правду
говорить. Костик умер.
– Неужели? – почти шепотом спросил я. – Что же
случилось? Он же совсем молодой!
Олеся округлила глаза.
– Ну не такой он и юный, только дурак был. Погодите
секундочку, сейчас все расскажу.
Я не успел кивнуть, как Олеся громко заявила:
– Арина, мы с клиентом в тот зал перейдем, где педикюр
делают, ему не нравится у окна сидеть.
– Конечно, конечно, – закивала администратор, –
мне самой не слишком комфортно у витрины, вся улица смотрит.
Олеся мгновенно собрала инструменты, и мы переместились в
небольшое, совершенно пустое помещение.
– Ну вот, – удовлетворенно отметила Олеся, – тут
хоть поговорить спокойно можно, без Аринкиных ушей. Знаете, за что ей зарплату
хозяйка повышает?
– Нет, – поддержал я беседу.
– Арина подслушивает наши разговоры, а потом начальнице
пересказывает.
– Ну что такое страшное вы разболтать можете?
Олеся усиленно заработала пилкой.
– Ну, нам почти все запрещено. О своей семье, проблемах с
мужем, неприятностях с детьми клиентам говорить нельзя, кокетничать и обсуждать
других мастеров не положено. Упаси бог сказать правду про средства, которыми
пользуются в салоне.
– Они плохие?
– Да уж не лучшие. Хозяйка подешевле покупает, а выдает за
суперские.
– Я думал, владелец салона мужчина, Маркел Листовой.
Олеся захихикала.
– Нет, это просто так, от балды имя с фамилией взяты, жаба
нами рулит, звать ее Клавдией Васильевной Задовой. Ну кто ж в салон под
названием «У Клавки Задовой» пойдет? Смехота! Только, если я кому правду про
Клаву растреплю, меня выпрут. И уж, ясное дело, про эпидемию молчать надо!
– Какую? – испугался я. – В парикмахерской
инфекция?
– Это я так, преувеличила, – призналась Олеся, усиленно
соскребая с моих ногтей наклеенные пластинки. – Сначала Костька помер, да
он дурак, на операцию лег, хотел рубцы от прыщей сошлифовать, а сердце наркоза
не выдержало, ну, он и отъехал на тот свет. А сегодня утром из больницы
позвонили и сказали: «Грибкова скоро хоронить придется».
Я чуть не сломал маникюрный столик, потому что от
неожиданности подскочил и стукнул коленями о тонкую доску из пластика.
– Алексей скончался?!
– Вы его знали? Жив пока, но точно помрет!
– Э… э… я пару раз стригся у него. Что с ним случилось?
– Отравился, – равнодушно пояснила Олеся, – вот
чем, нам не сказали, думаю, консервами, сплошь и рядом такое случается.
Ботулизм. У меня одна клиентка – химик, такое рассказывает!!! Нет, у нас в
салоне точно эпидемия, ща еще кто-нибудь помрет.
– Не дай бог, – покачал я головой, – впрочем,
такой поворот событий все же маловероятен. Рамкин погиб из-за больного сердца,
Грибков отравился. Они же не болели чумой или оспой! И может, Алексей еще
выздоровеет, надо надеяться на лучшее.
– Стопудово помрет, а с ними еще кто-нибудь – где два гроба,
там ждут третий, – заявила Олеся. – Мне бабушка всегда говорила:
«Смерть звонит трижды».
– Вам не жалко ни Костю, ни Лешу?
– Они с нами не дружили, – поморщилась Олеся, –
такие фу-ты ну-ты! Алешка из себя хрен знает что корчил. С мастерами нос
задирал, сквозь зубы слова цедил, всем видом демонстрировал: вы чмо, а я москвич.
Ой, подумаешь, прыщ на носу! Мы ему слишком простые были, никогда до нас не
снисходил, царя натурально корчил. Если у кого день рождения, ни в жизни не
останется шампанского выпить, даже не поздравит! Зато перед клиентками на
колени падал, думал, никто не понимает, что ему охота на богатенькой жениться.
Но везде ему облом был! Крутые девчонки на парикмахера не поглядят. Пришлось
Алешке с Анжелкой водиться!
Знакомое имя заставило меня насторожиться.
– С кем?
– С Анжелой Лиховой, – затараторила Олеся, – она к
нам голову делать ходит, правда, давно не заглядывала. Ко мне Лихова не
садилась, врала, что качество моей работы ей не по душе. Только на самом деле
денег у нее на одну прическу было, нет бы честно признаться: маникюр я сама
делаю! И чаевых она никогда не оставляла. Они с Лешкой очень друг другу
подходили, оба жадные и с понтами. Вот Костик, тот проще был, хотя тоже с
наворотами, зато Ритка совсем обычная.
– Ритка?
– Семина, наш мастер. Повернитесь налево, видите, у окна
девушка стоит, в темно-синем халате, брюнетка с хвостиком.
– Да, – растерянно ответил я.
– Это Ритка, она с Костиком жила, – затарахтела Олеся,
не замечая моего ошарашенного вида, – ничего парикмахер, тихая, спокойная,
не вредная, но тоже с нами мало общалась, очень уж молчаливая, слова из нее не
вытянешь, с такой неинтересно. Вообще-то ее Анжелка привела, вроде как
протекцию ей составила, да, видно, не даром, потом укладываться у Ритки
практически бесплатно стала.
Из пухлогубого ротика Олеси снова полился поток слов, я
ощутил прилив морской болезни, постарался справиться с тошнотой и начал еще
внимательнее слушать маникюршу. В конце концов, отбросив в сторону словесный
мусор, я сумел вычленить суть.
Анжела ходила в салон давно, когда-то она посещала его
вместе с мамой, но Галина Петровна поменяла парикмахерскую, а ее доченька
осталась.
Потом случилось так, что сразу пять парикмахерш собрались в
декрет. Хозяйка ударилась в панику, впору было закрывать салон, но Клава быстро
взяла себя в руки и сообщила цирюльникам:
– Ищите для нас новых сотрудников, пока их нет, оставшиеся
будут пахать без выходных.
Это услышала Лихова и привела в салон Риту Семину,
представила ту своей подругой, дала девушке отличную рекомендацию.
Семина оказалась грамотным специалистом, она быстро
прижилась в коллективе, а потом у нее началась любовь с Рамкиным.
* * *
Олеся вытерла мои руки салфеткой и поинтересовалась:
– Ну как?
– Замечательно, – на этот раз совершенно искренне
воскликнул я, – ногти как новые. Скажите, Олеся, Семина хорошо стрижет?
– Классно, – ответила очень довольная щедрыми чаевыми
Олеся.
– Вроде она сейчас свободна, спросите у Риты, не может ли
она меня слегка подровнять?
