- Опять уедем, - проговорила я, и мне показалось, что я произнесла эти слова ртом, который замерз, и я не могу пошевелить губами.
- Да.
Я посмотрела в окно сквозь тюлевую занавеску. Маленький ребенок в синей шапочке сидел на тротуаре, отчаянно плакал и сучил ножками, а рядом с ним стояла растерянная и смущенная мать. Было ли это смешно или грустно - меня это не интересовало; у меня вообще не осталось никаких интересов. Я не должна возражать. Я с Максимом, я должна заботиться о нем, разделять его чувства.
- Куда мы едем? - сумела я спросить и почувствовала, что во мне зародилась слабая надежда на то, что, как он сказал, все образуется.
Он удивленно посмотрел на меня и подставил свою чашку.
Я поспешно подняла серебристый кофейник, на блестящей поверхности которого отразились наши искаженные лица.
- Я сказала глупость. Разумеется, я знаю, куда мы поедем.
- У нас нет выбора. Иное невозможно. Ты ведь это понимаешь, дорогая, не правда ли?
Я посмотрела ему в лицо и улыбнулась приторной, фальшивой, бесчестной улыбкой.
- Да, - ответила я. - Разумеется, Максим.
Наше бегство осуществилось быстро и без проблем, мы просто гнали машину по Англии, которая словно разматывалась за нами наподобие ленты, а мы убегали от нее. Максим сдержал слово, мы остановились только один раз, чтобы заправиться, и к вечеру добрались до Дувра. Он оставил машину в гараже, полагаю, с условием, чтобы кто-то ее забрал позже, впрочем, я об этом не спрашивала. Насчет билетов он позвонил заблаговременно, и когда мы приехали, все было в порядке.
Мы поднялись на борт судна, которое отправлялось вечером. Народу было мало.
- Мы успеваем к ночному пароходу из Кале, - сказал Максим. - Я заказал спальные места, так что мы можем лечь спать сразу после обеда.
Спать, удивленно подумала я. Спать сразу после обеда. Да. Все устроено, все идет своим чередом, как при любом другом путешествии. И вдруг мне стало все безразлично, я перестала что-либо чувствовать, перестала думать. Я слишком устала. Вся прошлая неделя представляла собой сумятицу несовместимых событий, чувств, треволнений, я была не в состоянии отделить одно от другого, понять, что же было главным, существенным, определяющим потрясение, страх, удовольствие или боль?
Максим быстрым шагом шел по причалу, глядя перед собой, раздражаясь, что носильщик слишком медленно везет на тележке наши чемоданы. И вот наконец он сидит в каюте и читает вечернюю газету, которую принес мальчик-разносчик, и на его лице написано облегчение; беспокойство и тревога наконец-то его покинули.
Я вышла на палубу и остановилась у поручня, наблюдая за приготовлением судна к отправке, и позволила себе в последний раз в мыслях обратиться к тому, чего больше никогда не увижу. Коббетс-Брейк возник в моем воображении в виде корабля, стоящего на якоре среди зеркальной глади воды, несказанно, неописуемо красивый, а рядом появился другой, более величественный, более строгий и по-своему столь же красивый - Мэн-дерли, таинственный и серебристый в свете луны.
Я тогда вдруг почувствовала себя старой, как если бы большая часть моей жизни была уже прожита, все самое главное позади и никогда не вернется.
Я стояла, держась за поручни и глядя на воду, до тех пор, пока не зазвучал пароходный гудок; судно отчалило, я смотрела на то, как увеличивается расстояние между нами и причалом, как от меня все удаляется Англия, которая с наступлением темноты совсем скрылась из виду.
Часть 2
Глава 11
Итак, все было позади, довольно скоро я смирилась с этим и распростилась с мечтой о доме, воспоминания о нем приобрели обрывочный характер, и даже когда я пыталась мысленно представить его, убеждалась, что сделать это не в состоянии.
Как быстро мы способны склонить голову перед обстоятельствами !..
Мы задержались в нашей гостинице лишь на срок, достаточный для того, чтобы упаковать остававшиеся там вещи и расплатиться с управляющим, который вел себя весьма нелюбезно, поскольку рассчитывал, что мы останемся на всю зиму.
Но нас это не слишком беспокоило.
- Я хочу так много тебе показать, - сказал Максим. - Бедная девочка, ты жила словно узница, привязанная к унылой камере, и при этом была такой терпеливой. Ну ничего, теперь мы наверстаем упущенное. Довольно нам жить, прячась и таясь.
Он выглядел возбужденным, полным различных планов, и мне передалось его настроение, да это и естественно - я была рада, что впредь мы будем проводить время гораздо интереснее, а главное, что он вышел из своего замкнутого мира, что он весел и бодр. Небольшая лестница на берегу озера внезапно показалась какой-то убогой и третьеразрядной, наша комната - тесной и мрачной. Я закрыла в последний раз ее дверь без сожаления, комната осталась для меня столь же безликой, как и все остальное, несмотря на то что мы прожили здесь довольно долго; здесь ничего не произошло, и совершенно не о чем было вспомнить. Однако когда-нибудь она будет приходить мне на память без всякой видимой причины, когда я буду заниматься делами, не имеющими никакого отношения к этому месту или времени. Здесь прошла часть моей жизни, которая никогда не повторится. Я должна быть благодарна этому времени, думала я, идя по коридору; пока мы жили здесь, я не испытывала ни чувства страха, ни потрясений. Мы жили здесь с Максимом в полной гармонии.
Мы покинули город и сделались неутомимыми путешественниками, находясь в постоянном поиске новых достопримечательностей и свежих впечатлений; мы засиживались в кафе и гостиницах над картами и путеводителями, разложив их перед собой, обсуждали маршруты и изучали расписания поездов. Было такое впечатление, что Максим изголодался по новым местам, им овладела охота к передвижению, он получал от этого удовольствие и боялся что-либо упустить. "Давай съездим сюда, - говорил он. Или: - Собирайся, я свожу тебя вот куда. - Или: - Я никогда не был здесь", - и мы тотчас отправлялись в путь. Мне никогда не припомнить череду гостиниц, крохотных пансионов, чистых маленьких домиков, в которых мы снимали комнаты, в памяти всплывают лишь узоры на шторах, чем-то запомнившееся лицо официанта, скрип окон, когда их закрываешь.
Перед нашими глазами проходили чрезвычайно красивые, захватывающие, незабываемые картины - дома и горы, сады и дворцы, моря и закаты солнца; мы медленно плыли по Рейну на старинной яхте, декорированной золотом и красным деревом, стояли, держась за поручни, или сидели в салоне, любуясь башнями и башенками древних замков на темно-зеленом фоне и отражением на широкой глади реки стоящих на берегу сказочных дворцов. Мне они страшно понравились, должно быть, потому, что были совершенно не похожи на все, что я любила и чего хотела, разительно отличались от того, что я видела или к чему стремилась. Мне хотелось, чтобы путешествие по этой спокойной реке никогда не кончалось.
Максим все еще боялся встретить кого-нибудь из знавших нас людей, однако нашими попутчиками были исключительно немцы или голландцы, и мы не слышали, чтобы кто-нибудь, кроме нас, говорил по-английски. Наши отношения снова стали более тесными, мы отдавали себе отчет в том, что зависим друг от друга. Тем не менее однажды, безо всякой причины, когда мы вместе стояли на палубе и любовались совершенно сказочным лесом на берегу, я взглянула на его руку, на длинные пальцы, которые обхватили латунные поручни, и услышала прозвучавший во мне голос: "Это рука убийцы. Рука, державшая ружье. Этот человек убил свою жену. Ребекку". Я с трудом сдержала крик ужаса, не понимая, откуда это ко мне пришло, напуганная тем, что в глубинах подсознания что-то меня мучает.
