Но вот с ножами, к счастью, обломчик вышел.
Рожденный, есть такое смутное подозрение, воспаленным воображением парижан, предводительствуемых тем самым пухлым толстячком.
И слава Богу.
…За окном «собаки» уже начинали мелькать характерные южнофранцузские пейзажи.
Красивая страна все-таки.
Не тем досталась…
…Али крякнул и полез в рюкзак, откуда, покопавшись, извлек бутылку купленного в дьюти-фри бренди и пластиковые стаканчики.
– Ну, – говорит, разливая, – сдвинули. За приезд!
Хорошему человеку, усмехаюсь про себя, – грех отказывать.
Сдвинули так сдвинули.
Даже Злата пригубила.
Со свиданьицем.
Отдышались.
Али сигарету в уголок губ закидывает, поднимается.
– Пойдем, – говорит, – покурим, что ли?
А я что, когда-то отказывался?
Подымили в специально отведенном местечке, вернулись.
– Ну, и как тебе Париж, Дэн? – спрашивает Никитос.
– Да как всегда, – хмыкаю, – говно говнищем. Живое доказательство гибели белой культуры.
Али согласно кивает.
А вот Никитос удивляется.
– Я, – говорит, – все, конечно, понимаю. И разговоры ваши умные постоянно слушаю. О смерти западной культуры и тому подобное. Вот только смотрю сейчас в окно – и никакой гибели, представь себе, че-то не замечаю. Наоборот, нам бы так жить.
И – кивает за окно, где с ошеломляющей скоростью проносятся ухоженные поля и аккуратные домики благоустроенных французских деревушек.
Зрелище для непривычного российского взгляда действительно впечатляющее.
Али только крякает.
И разливает еще по одной.
– Красиво, конечно, – соглашается, – но жизни-то все одно нет. Так, существование. За гранью конца истории. А насчет красоты: не раз замечал, что старые покойники зачастую в гробу гораздо лучше выглядят, чем в последние годы жизни. Увы.
И – замолкает, глядя в окно.
Он несколько месяцев назад отца схоронил.
Я знаю.
Хотя наш сильный Али не любит на эту тему распространяться.
Но в нашей среде невозможно что-то друг от друга долго скрывать.
Такая жизнь.
Сами выбирали.
– Ты действительно думаешь, Глеб, что западная культура умирает? – неожиданно спрашивает Злата. – У меня отец часто на эту тему рассуждает.
– У тебя мудрый отец, – кивает, продолжая вглядываться в заоконный пейзаж, Али. – Он кто по профессии?
– Бизнесмен, – вздыхает Злата. – По чешским меркам – очень крупный. Занимается торговлей энергоносителями.
– Понятно, – кивает Али.
И – снова смотрит в окно.
Что он там разглядеть хочет, интересно?
– Хорошо, – не успокаивается моя девочка, – допустим, западная культура гибнет. А вы, русские, разве не часть западной культуры? Или вы все же восток?
– Не знаю, – поворачивается к ней Глеб, – не знаю, Злата. Наверное, мы – не совсем запад. Но и совершенно точно – не восток.
– Кто же вы тогда? – удивляется.
Али тихо смеется.
– А черт его знает! – говорит наконец. – Север, наверное. На южан-то один хрен не тянем.
А за окном продолжает проноситься благословенная южная Франция.
Совсем другая по сравнению с той, из которой мы пару часов назад выезжали.
Какая-то более солнечная, что ли.
И – открытая.
Я опрокидываю залпом пластиковый стаканчик с коньяком, беру со стола пачку сигарет и выдвигаюсь в сторону специально отведенного гетто для курящих…
…Доехали до Марселя, добрались на смешном маленьком такси до гостиницы.
Я созвонился с Мажором и остальными парнями, мы наскоро умылись и отправились в культовый для этих мест рыбный ресторан «Туану», где заседала вся наша выездная гоп-компания, пожирая в немереных количествах свежайшие местные морепродукты.
Тут-то мы с этими чеченами и познакомились…
Глава 21
Их трое там было.
Двое парней и девчонка.
Сидели недалеко от нас, почти за соседним столиком.
Косяка давили.
В нашу сторону, разумеется.
Дело в том, что мы рассекали по этому городу, как и по всей Европе, в не так давно вошедших в моду футболках черно-желтых имперских цветов с надписью «Я русский».
Наконец один из сабжей не выдержал.
– Пацаны, – спрашивает, – а вы вообще что здесь конкретно делаете-то?
«Пацаны», естественно, насторожились.
Кавказский акцент, он звучит более чем характерно. А к этой публике у наших парней, так уж повелось, – любовь особенно нежная.
Даже не аллергия.
А ярко выраженная идиосинкразия.
Но – сдержались.
Хотя, врать не буду, серьезных усилий стоило.
Но кому, спрашивается, нужны проблемы – среди бела дня да еще и в весьма приличном для этого города заведении.
Полиция, то се…
В общем, не стали обижать убогого.
– Конкретно, – отвечаем, – мы тут отдыхаем. И ты тоже – отдыхай. Нормальное дело: солнце, Франция. Девушка у тебя вон сидит. Симпатичная. Так что – давай, типа – у каждого своя свадьба, ага?
Он – аж зубами скрипнул.
– Эта девушка – моя сестра, – говорит. – Если…
– Да ладно тебе, – вздыхает Мажор как самый взрослый, – никто про твою сестру плохого не думает. Просто у нас – свой разговор, не для посторонних. Без обид, договорились?
«Чех» – снова зубами скрипит.
Но – вроде как догоняет, кажется.
– Ладно, – кивает, шумно выдыхая воздух тонкими, нервными ноздрями. – Я понял. Извини.
И возвращается к своим спутнику и спутнице.
Вот ведь, блин, думаю.
Даже здесь от них – никакого покоя…
…Ладно, проехали.
Пусть себе живет.
Нам знаменитый марсельский буйабез принесли, не до чего.
Да еще и кто-то из старичков-банкиров, кажись, Десперадо, из-под стола русской водочки, из самой столицы заботливо притыренной, всем в рюмки накапал.
Красота.
Подумаешь, какие-то чечены с их нелепыми обидами.
Пусть сами со своими чувствами и национальной, блин, горской гордостью разбираются.
