Он грустно усмехается:
– А больше и не надо. Правильный дед у вас был, Егор Арнольдович. Время просто тогда было не совсем правильное. Да и сейчас тоже, честно говоря. А уток я тоже в детстве кормить ходил. В Кузьминках, с мамой. А потом она меня там же, в парке, в тир стрелять водила, из «воздушки». Помните, были такие? Десять выстрелов за пять копеек. Там такие зверюшки еще ездили по ленте, и мельницы стояли стационарные. Попадаешь в красную кнопку – она вертеться начинает. Мама тиры ненавидела, как я потом узнал. Просто хотела, чтобы я вырос мужчиной. Жалко, что у меня такого деда в те времена не было…
И уходит, оставляя меня, мягко говоря, в некотором недоумении…
Нет, дед-то у меня, конечно, – великий был, чего уж там.
Кремень.
Но он-то ко всему происходящему, какое, спрашивается, имеет, блин, отношение?! Я от изумления у него даже еще одну сигарету стрельнуть забыл.
Про запас, так сказать.
…Нет, дед с его гэбэшной историей тут все равно явно ни при чем.
На «выстрел из прошлого» это покушение не тянет.
Здесь, скорее, – из настоящего.
Из самого, что ни на есть…
Глава 11
Не дай тискам пенала себя зажать, Хайям!
Ни дня в пустых заботах нельзя терять, Хайям!
Впивай же свежесть луга, стихов и милых губ —
Потом в могиле душной ты будешь спать, Хайям!
Омар Хайям (перевод Л. Нектора)
…В этот миг в палату впархивает вполне себе симпатичная медсестричка.
Глаза – нараспашку, брови – вразлет. Белоснежная шапочка от крахмала аж хрустит.
А волосы покрашены так умело, что если бы я не работал в рекламе, то почти наверняка поверил бы, что настоящая блондинка.
Мило и почти что натурально краснеющая.
Халатик такой, что можно прямо в нем смело в немецкой порнухе сниматься.
Напрасно ты это, девочка.
Я жену люблю.
Жалко, что только совсем недавно это понял, блин, идиотина…
– Егор Арнольдович, извините, – чуть ли ни книксен изображает, демонстрируя наклоном вперед вполне себе упругую грудь, – там к вам еще один посетитель просится. Некто Завьялов, Олег Петрович. Говорит, что он ваш друг и партнер и вы его обязательно примете. Впускать?
Я вздыхаю.
Так, вот вам и первая версия моего несостоявшегося убийства нарисовалась.
Хрен сотрешь.
– Конечно, запускайте…
Медсестричка снова хлопает ресничками и упархивает.
Да уж…
Если Аська за этим делом не проследит как следует, она меня точно трахнет.
Прямо тут, в палате.
И – не один раз.
Я же все-таки живой, а не резиновый, не устою.
А фигурка у нее такая, что и не всякий резиновый устоит, думаю…
…Встаю, преодолевая головокружение, ковыляю в сторону окна.
Надо бы приоткрыть.
Хочется воздуха почему-то.
Свежего.
Пусть, даже и с дождем…
А еще – очень хочется курить.
Интересно, Олег догадался захватить мне сигареты?
Вряд ли, он же не курит…
…Ладно.
Вернулся назад, улегся на койку, чуть-чуть поерзал на подушках, поудобней устраиваясь.
Разговор с закадычным другом и давним, блин, деловым партнером, думаю, может ведь и подзатянуться малость.
Уж слишком интересным и насыщенным, сцуко, намечается.
Дела…
…Олег вошел в палату как-то странно: боком, нервно и немного растерянно улыбаясь.
Раньше за ним такого не водилось, подмечаю.
Нехорошо.
Осторожно присел на дальний от моей кровати стул, побарабанил пальцами по белой больничной тумбочке, почему-то начал выдвигать из нее все ящики один за другим.
Потом задвинул на место и говорит:
– Ну, здравствуй, что ли.
– И тебе не хворать, – усмехаюсь я.
Он покривился, еще раз постучал пальцами по тумбочке.
Потом встал, подошел к окну, выглянул через стекло на улицу.
Что он там высматривает, интересно?
Новую серию фильма про бесконечный осенний московский дождь, что ли, показывают?
И не надоело ему еще это типично российское кино?
Сейчас по стеклу пальцами барабанить будет, догадываюсь.
Любит он это дело, я уже давно за ним такую привычку дурацкую наблюдаю.
И точно, забарабанил.
Нормальное такое времяпровождение в палате у чудом избежавшего пули и почти случайно выжившего товарища.
А я пока что его спину вынужден, блин, разглядывать.
Широченную такую хреновину, принадлежащую здоровущему, лысеющему, потеющему и прилично, даже на невооруженный взгляд, нервничающему мужику, в прошлом мастеру спорта по плаванию.
Он даже какие-то соревнования международные по молодости выигрывал.
Что-то типа «Универсиады», не знаю.
Мы с ним в те времена еще и знакомы-то толком не были…
Может, какая барышня и сочла бы это зрелище весьма эстетичным и вполне занимательным.
Но я-то – не барышня, в конце-то концов.
Мне-то это зачем это кино показывать?
– Хочешь – верь, хочешь – не верь, – говорит он наконец, по-прежнему стоя ко мне спиной, – но я к этой байде не имею ровным счетом никакого отношения. Совсем никакого. Честно.
Я усмехаюсь:
– А с какого перепуга ты решил, что я на тебя подумаю?
Он поворачивается и смотрит мне прямо в глаза.
Взгляд у него, кстати, какой-то не такой.
Тяжелый.
Пристальный.
Нехороший.
Чуть исподлобья и совершенно не мигающий.
– А почему бы и нет? – кривится он. – То, что вы с Аськой на самом деле не расписаны, об этом, кроме меня, мало кто знает. Но я-то знаю, так?! Значит, знаю и то, что она на твое имущество претендовать не может. Ну если только на квартиры с машинами, что по бизнесу, сам понимаешь, совсем не интересно. А с прежней твоей женой можно и договориться. Вполне. Особенно учитывая тот факт, что фирму ты основал уже после вашего с ней формального развода. И значит, у компании, в случае твоей смерти, через незначительное время будет только один хозяин. Ваш покорный слуга собственной, блин, персоной. К тому же мы с тобой в последнее время все реже и реже находили общий язык. Можно даже сказать: конфликтовали. Так что все одно к одному. Но это не я. Я бы даже поклялся, наверное, только и нечем и не умею. Или мог бы сказать, что до сих пор считаю тебя своим другом. И благодарен тебе за то, что именно ты привел меня в этот бизнес, потому что он мне элементарно нравится. Но в таких темах лирика, сам понимаешь, не катит. Потому что предают-то всегда как раз самые близкие. Поэтому просто говорю: не я. А ты поступай, как знаешь…
