Я смеюсь:
– А что дальше? Дальше – Всемирный потоп. Только вот знаешь, есть у меня такое подозрение, что принятые меры фильтрации ангельской спермы были все-таки недостаточно кардинальными. Потому как и после потопа и ангелы и бабы все-таки сохранились. А если есть одно и другое, то со временем обязательно появится и что-то третье, смекаешь?
– Смекаю, – он поднимает на меня неожиданно беззащитные без очков глаза. – Еще как смекаю. Так что, если тебя послушать, то в нас, в тех, кто ищет и не находит себя в этой жизни, течет кровь этих падших ангелов, я правильно тебя понимаю? И мы сами никакие не люди, а самые что ни на есть падшие ангелы, так, да?! Наследники по прямой, так сказать?! Почти что другой биологический вид со схожим механизмом размножения. Ну ты и завернул…
Я морщусь и снова тянусь за коньяком.
– Да какие мы на фиг «падшие». Для того чтобы упасть, надо как минимум уметь летать. Чувствовать ветер и высоту. Уметь дышать полной грудью, наконец. А нам и на земле вроде как тесновато, но и летать мы тоже ни фига не умеем. И кстати, даже и не пытаемся научиться, потому что тупо не знаем, что это такое – уметь летать. Вот и остается либо водку жрать, либо себя самого потихоньку обгладывать за неимением лучшего. Эдакий самоканнибализм, просекаешь? Либо вот такие вот умные разговоры разговаривать. Которые вроде как и умные, и полезные. А все равно ни о чем…
Делаю очередной глоток и передаю ему уже фактически пустую бутылку.
Он добивает, переворачивает, смотрит с видимым сожалением на скатывающуюся по толстой стеклянной стенке последнюю каплю.
Запрокидывает горлышко, позволяя ей упасть прямо себе в рот, ловит, смакует, потом вздыхает.
– Ну вот, – говорит, – а так все хорошо начиналось…
Мы жмем друг другу руки, он уходит, а я выключаю свет и долго-долго слушаю, как шумит за открытой фрамугой холодный осенний дождь.
Потом кутаюсь в колючее казенное одеяло, взбиваю подушки, поворачиваюсь на левый бок и, кажется, наконец засыпаю…
Глава 18
Живи, безумец. Трать, пока богат.
Ведь ты же сам – не драгоценный клад.
И не мечтай, не сговорятся воры —
Тебя из гроба вытащить назад.
Омар Хайям (перевод И. Тхоржевского)
…Утром меня разбудила неожиданная, непривычная для уха почти хрустальная тишина, вызванная отсутствием дождя, взявшего передышку, первую за несколько последних недель.
Тишину вдребезги разбил до невероятности противный звонок моего собственного мобильного телефона.
Аська.
Я сам на нее такой звонок устанавливал, причем по ее же собственной настойчивой просьбе.
Чтобы хотя бы ее звонки никогда не пропускать.
Впрочем, я уже об этом, кажется, раньше рассказывал.
Ну да ладно.
– Привет, любимая, – зеваю я. – Че звонишь-то в такую рань?
– Ни фига себе рань! – фыркает. – Все нормальные люди уже на работе, между прочим.
– И ты тоже?! – удивляюсь почти непритворно.
– Ну я тоже… выезжаю. Что ты смеешься, сволочь?! Правда, выезжаю. Надо. Главный сегодня совещание в дикую рань затеял, я что, виновата?! Поэтому и звоню, кстати. Предупредить, что я только вечером к тебе приехать смогу…
– Ни фига себе рань! – передразниваю ее интонации, потом смотрю на часы. – Уже полдесятого, между прочим. Народ давно учапал на фабрики и заводы, где стремится к званию героя капиталистического труда…
– А стараниями таких, как ты, зарабатывает исключительно на «орден Сутулого», – язвит взбешенная Аська. – Я к тебе, между прочим, как к человеку обращаюсь. А ты как был животным…
– Ну капиталист, – смущаюсь. – Звериный, так сказать, образ…
– Оскал, – поправляет меня мстительная супруга.
– Ну оскал, – вздыхаю покорно. – Все равно ж одну тебя и люблю. И ты, сволочь эдакая, прекрасно об этом знаешь…
– Знаю, – вздыхает, – Егор. Знаю, к сожалению. Только знаешь, насколько мне было бы легче, если б ты еще сумел полюбить хоть кого-нибудь. Ну хотя бы себя. Ты же у самого себя тоже – единственный…
– Себя любить, мне кажется, – пошло…
– Да? – удивляется Аська. – А зачем тогда Господь заповедовал ближнего своего любить, как самого себя?! Вот я, к примеру, твой ближний, не будешь же отрицать, да? Причем самый ближний. Самый-самый-самый. А как ты меня умудряешься любить, если самого себя просто терпеть не можешь – ума не приложу. Просто извращение какое-то, не находишь?
– Нахожу, – вздыхаю. – И единственное, что утешает, так это то, что ты знала, за кого замуж шла…
Аська аж замолкает на несколько секунд от негодования.
– Я?! – возмущается. – Я знала?! Я выходила замуж за легкого, веселого парня, умевшего легко зарабатывать и легко тратить. Умевшего читать стихи и гулять по ночным крышам. Умевшего выбирать именно те цветы, которые мне именно в тот самый вечер хотелось увидеть в своей вазе. Носившего меня на руках и засыпавшего, положив голову мне на колени на заднем сиденье своего служебного автомобиля. Умевшего хорошо танцевать, наконец. Который мог говорить обо всем целую ночь напролет, начиная со светских сплетен и заканчивая легендой о Гильгамеше, не к темноте будь помянут. И ведь мне тогда было все это безумно, совершенно по-детски интересно! Который, миль пардон, мог прервать фрикции для того, чтобы прочитать неожиданно вспомнившееся четверостишие Омара Хайяма. И это тоже было уместно и не обидно, черт возьми, что самое смешное! С которым можно было пойти куда угодно, хоть в театр, хоть на концерт классической музыки, хоть в хулиганский пивной паб, хоть в ночной клуб, хоть на стадион, на самую что ни на есть фанатскую террасу. И везде с ним было весело и хорошо. А что сейчас?!
Я молчу.
Украдкой тянусь за первой утренней сигаретой и уже фактически чувствую, как буду дико и болезненно кашлять после первой и самой горькой затяжки.
Живу, словно сам себя, блин, за что-то наказываю…
Возразить мне ей нечего.
Просто потому что, видимо, она права.
Я и вправду изменился.
И далеко не в лучшую сторону.
Ну да ладно…
– Хорошо-хорошо, – успокаиваю ее в трубку, – все хорошо, любимая, не шуми. Не забывай, что я все-таки не на дискотеке, и тут музыка не орет. Во сколько тебя ждать-то вечером?
Теперь замолкает уже она.
Нет, не потому, что ей стыдно, что она наорала на больного.
Какой я, на фиг, для нее больной!
Я для нее еще со вчерашнего вечера выздоравливающий…
Просто думает девушка.
Считает варианты, стараясь при этом не морщить высокий, красивый лоб профессиональной телеведущей.
