А то очень уж не люблю, когда меня кто-то врасплох застает.
Особенно если этот кто-то – Али.
Вздохнул, выдохнул порезче, окончательно успокаиваясь.
Пора.
Вышел из туалета, прикурил не торопясь, сел на кровать, зевнул от всей души и довольно демонстративно потянулся.
Он – только хмыкнул.
Все правильно.
С ним в лобовую играть нельзя.
Он будет просто молчать и ждать.
Это тебе не добрый и простой, как трусы за тридцать копеек, доктор Викентий.
Тут – каждый шаг, как по минному полю.
Ненавижу…
– Как чувствуешь-то себя? – спрашивает наконец.
Типа сочувствие проявляет.
Ага.
Уже все поверили и прямо наперегонки побежали сдаваться на милость самозваному победителю.
Уповая на ваше всему миру известное милосердие и добросердечие, ваше никем, к счастью, особо не признанное величество…
– А ты сам как думаешь? – хмыкаю.
Он усмехается в ответ.
– Ну, – говорит, чуть поразмыслив, – я бы, наверное, на твоем месте немного нервничал…
– Вот и я чувствую себя самую капельку обеспокоенным. Так, слегонца, врать не буду.
Молчим.
Думаем.
Каждый о своем, разумеется.
– Догадываешься, зачем звал-то тебя? – спрашиваю.
Он отрицательно качает головой и внимательно смотрит мне в глаза.
Вот только его глаз я при этом совсем не вижу: он то ли сознательно, то случайно устроился спиной к уличному освещению.
Свет, что ли, в палате включить?
Нет.
Ни в коем случае.
Это – слабость.
Стряхиваю пепел в блюдце, вздыхаю и говорю:
– За день до покушения я затребовал у нашего с тобой общего знакомого все свои деньги, которые были у него в управлении. Где-то около полутора миллиона долларов. Более того, вел себя, скажем так, довольно жестко и вызывающе. И ему это, насколько я понимаю, совсем не понравилось. Рекомендовал этого знакомого мне в свое время именно ты. Так получилось, что меня это сейчас беспокоит. Ну чем не тема для разговора, как думаешь?
Я даже не успеваю заметить, как он оказывается рядом со мной, а его глаза буквально в нескольких сантиметрах от моих собственных.
Они у него, кстати, оказывается, серо-стальные, немного в синеву, как покрывшийся инеем и промерзший до самого основания металл.
До самой своей кристаллической, блядь, решетки.
Впрочем, сейчас это не имеет ровным счетом никакого значения…
Совершенно никакого.
Нужно просто выдержать его взгляд и ни в коем случае не отводить свои глаза в сторону.
Это нелегко, но у меня, кажется, получается.
– Ты понимаешь, – спрашивает он негромко, – что это очень серьезная предъява, Егор? Ты действительно уверен, что нам с тобой нужно это обсуждать? И хорошо представляешь себе последствия?
Мы по-прежнему продолжаем играть в гляделки, и я, постепенно обретая уверенность, усмехаюсь.
– А это не предъява, Али. Это вопрос. Ты мне лишнего не рисуй, я тоже не первый год замужем, старичок. Мне просто нужен твой совет. Вот я с тобой и советуюсь, так что тут все по-честному, понимаешь?
Он хмыкает, морщится и возвращается на облюбованный подоконник, по дороге зачем-то прихватив со стула ветровку.
Это хреново, мне почему-то так кажется.
Мне это место, знаете ли, и самому нравится.
И это, в конце концов, извините, моя палата…
И кстати, а зачем ему куртка-то именно сейчас понадобилась?
Телефон?!
Или??!!
Ствол???!!!
Господи, какой бред в голову-то лезет, думаю…
Нервы…
Мочить-то он меня здесь и сейчас – явно не собирается.
По любому.
Он – кто угодно, только не дурак…
…Он тем временем достает из внутреннего кармана фляжку, делает из нее короткий, но явно глубокий глоток, после чего протягивает ее мне.
– Будешь? – интересуется.
А почему бы, собственно говоря, и нет?
Беру флягу, отхлебываю.
Да…
Виски он выбирать умеет.
Надо отдать должное.
Я вот, к примеру, до сих пор пью купажированные сорта просто потому, что в односолодовых так и не научился разбираться.
И видимо, уже и не научусь.
А ему – по фиг.
Киваю, возвращаю емкость, к которой он тут же, ничтоже сумняшеся, снова прикладывается.
– Да, – выдыхает он наконец, – ну и каша же у тебя в башке, Егор-свет-Арнольдович. Так ты что, в реале решил, что Гарри к этому пиф-паф может иметь хоть какое-то, пусть даже и самое отдаленное, отношение?! Тогда мне тебя просто жаль, понимаешь…
– Это еще почему? – вскидываюсь.
Он кривится и цедит сквозь зубы:
– Я допускаю, что Мажору вполне могло не понравиться это твое решение. Особенно если учесть тот медицинский факт, что особой тактичностью в выборе средств для продвижения к заданной цели ты у нас никогда особо не отличался. Я даже допускаю, что у Гарри вполне могло возникнуть желание тебя грохнуть. Вполне. Игорек парень резкий. А когда резкого и злобного стоса с известной всей Москве репутацией, в неприятной манере, на ровном месте, опускает кто-то вроде тебя, мысли у человека могут возникнуть всякие. Особенно если сабж решил, что твои действия его каким-то образом оскорбляют. Вот только нанимать бы он для этой цели никого не стал, понимаешь? Потому как при помощи наемников убивают исключительно ради денег. А оскорбления смываются только своими собственными руками. Иначе в этом нет ровным счетом никакого смысла. Вообще. Впрочем, тебе этого, кажется, уже не понять. Нынешнему тебе, я имею в виду. Ты прежний на эту тупую тему, я так думаю, даже бы и не заморачивался…
– Это, между прочим, – поднимаю голову, – мои деньги. Не его, а мои. И я ими могу распоряжаться так, как я того пожелаю. Я, и больше – никто. А Мажор этими деньгами всего-навсего управлял.
– Да при чем тут деньги?! – Глеб морщится и делает еще один долгий глоток из фляжки, мне на этот раз уже ничего не предлагая. – Ты что, Егор, совсем потерялся, что ли?! Жить ради денег, умирать ради денег, убивать ради денег – это как минимум пошло, мальчик, ты не находишь?! Гарри умеет и любит зарабатывать, у него есть бабки и у него есть вкус. И есть стиль. А значит, он тут по-любому ни при чем, ты че, не догоняешь, что ли?!
