В общем, насколько понял Сварог, сто сорок лет назад Корону
поразила самая страшная за всю историю Гаранда эпидемия. Сперва полагали, что
ее разносчиком является вирус, передающийся либо при контакте, либо
воздушно-капельным путем. Потом установили, что это не так – заболевали даже
те, кто содержался в глухой изоляции, например, члены императорской фамилии. И
наоборот: некоторым из тех, кто находился в постоянном контакте с больными,
удавалось избежать заражения… Да и вирус выделить не удалось. Короче,
цивилизации мог наступить полный кердык, если б не один деятель.
Не врачеватель и не ученый – простой вояка, некий штабен-йор
Оркин-Крог. Про то, как ему пришло в голову предположение о первопричине
болезни и способе ее устранения, ни в одной из книг не рассказывалось, а сам
Оркин Крог мемуаров после себя не оставил. Но – вот пришла, и как-то он сумел
убедить в своей правоте непосредственное начальство. Судя по всему, бравый
штабен-йор жил по принципу: «Проще не обойти дерево, а срубить его», – и,
конечно, его вело по жизни тщеславие, которое в конечном счете и погубило, но
это уже другая история.
Итак, начальство поддержало инициативу штабен-йора
Оркин-Крога – поддержало, думается, от полной безысходности. В те годы все, от
простолюдинов до императорской семьи, жили в страхе, что завтра болезнь войдет
и в его дом. Оркин-Крог возглавил Бронзовый поход. Три батальона высадились с
транспортника «Королева Эшта» на южной оконечности Ханнры и с трех сторон вошли
в лес, где обитало племя ошлодо.
– Сейчас я покажу, как это выглядело, – сказала
Эйлони и принялась листать книгу. – За два месяца солдаты Оркин-Крога
вырезали под корень все племя ошлодо. И эпидемия прекратилась. С тех самых пор
ни одного случая каменной лихорадки на территории Короны зарегистрировано не
было… Вот, посмотрите.
Ее длинный ненакрашенный ноготь коснулся левой страницы, где
была помещена гравюра, изображающая битву. Вернее, резню, а не битву. Солдаты в
кирасах и пластинчатых шлемах ворвались в деревню, поджигали сложенные из
тростника хижины и убивали всех подряд, не делая исключений ни для женщин, ни
для детей. Аборигенов – невысоких темнокожих людей в набедренных повязках –
рубили саблями и секирами на длинных рукоятях. Пытавшихся спастись бегством
выцеливали стрелки…
На переднем плане гравюры стоял, подбоченясь, писаный
красавец с орлиным взором – без защитных доспехов, без шлема. Изогнутой саблей
он указывал кому-то куда-то – не иначе, показывал направление следующего удара.
Тут даже нечего смотреть подпись под гравюрой, чтобы убедиться: это и есть тот
самый Оркин-Крог, герой Гаранда, инициатор Бронзового похода. А в правом
верхнем углу гравюры была изображена такая сценка: аборигены, окружив, своими
телами прикрывали пожилого, увешанного амулетами человека – как пить дать,
шамана. Тот воздевал руки, призывая богов спасти его народ от кровожадных
чужеземных погубителей…
На правой странице тоже имелась гравюра, изображавшая прямо
противоположные события: несколько солдат, чьи кирасы и шлемы валялись на
земле, висели на деревьях головами вниз, а аборигены разводили большой костер и
деловито точили ножи. В общем, судя по всему, в том походе доставалось и людям
энергичного штабен-йора…
– А теперь посмотрите на это.
Она перевернула страницу. Еще одна гравюра, которая
отношения к Бронзовому походу не имела. На деревянной кровати лежит обнаженный
мужчина в окружении рыдающих родственников, а чуть в отдалении держится
женщина, на ее одежде ясно виден цветок одуванчика в короне с тремя зубцами.
Женщина-врач в бессилии опустила руки и потупила взор – больному уже ничем
помочь нельзя. Человек на кровати худ, как узник Освенцима. От поясницы до
головы кожа заштрихована черным цветом. А руки и ноги вдеты в петли,
приделанные к кровати.
– Петли – это для того… – медленно проговорил
Сварог.
Патронесса кивнула:
– Последняя стадия проходит очень тяжело. Перед…
отходом в иной мир человек приходит в сознание. Всегда. Если лихорадка
порождена человеческим умыслом, то нельзя было придумать ничего более ужасного
и жестокого. Если не пользоваться петлями… больные пытаются покончить с собой,
не в силах вытерпеть телесные муки.
Сварог выдавил из себя, деревянно выговаривая слова:
– Вы хотите сказать, что то же самое ждет моего друга?
– Я бы хотела вас утешить, но… ведь вы солдат.
– Как протекает болезнь?
– Всегда одинаково. Переход от нормального состояния к
патологическому мгновенный. Человек сразу погружается в состояние беспамятства
и, как я уже сказала, выходит из него только в день, когда его настигает
смерть. С первых минут его лицо приобретает сиреневый оттенок. На груди тоже
появляется сиреневое пятно, оно укрупняется с каждым днем, пока весь кожный
покров туловища не становится… ну, вы видели гравюру. У вашего товарища
присутствуют все симптомы этой болезни, в том числе и пятно на груди. Потом
главное: его кровь в трубке Рокси показала смешение цветов, характерное только
для этой болезни. Никакое другое заболевание не дает такое чередование
оттенков.
Патронесса закрыла книгу.
– Болезнь длится, как правило, десять – двенадцать
дней. Известны случаи, когда больному удавалось прожить девятнадцать дней.
– А случаи выздоровления? Что известно о них? –
быстро спросил Сварог.
– Ничего. Ни один случай исцеления в истории медицины
точно не описан, – она замялась. – Под точностью я подразумеваю
удостоверенный…
– А неточно? – перебил Сварог. Какая сейчас, к
дьяволу, вежливость!
– Неточно известны два случая выздоровления. Но вы же
понимаете…
– Расскажите о них. Они описаны?
– Да. И довольно подробно. Однако свидетели не вызывают
доверия. Моряки. Вы же не верите в рассказы о морских дьяволах и Пенной
Женщине?
– Эйлони, – Сварог заглянул ей в глаза, –
многое из того, что я считал немыслимым и невообразимым, вдруг превращалось для
меня в повседневность.
– Вот. Тогда прочитайте сами.
Патронесса, оказывается, держала пальцем страницы,
посвященные каменной лихорадке, словно предчувствуя, что к ним придется
вернуться. Сварог схватил книгу.
«Известно, что на всех кораблях, ходящих одним и тем же
составом не первый год (смена нескольких человек не в счет), развивались свои
традиции – помимо традиций, общих для всего флота. Любой замкнутый мирок рано
или поздно начинает порождать свои неписаные законы и установления. Скажем, на
«Блэйге», разведывательном корабле, где служил штурманом мой отец, был заведен
такой обычай: тех, кто впервые принимал участие в миссии, заставляли, с
серьезными лицами убедив в необходимости этого, в тяжелых боевых доспехах
выкапывать на берегу котлован якобы под склад продовольствия. Ох, и потели же
они на этой работенке! Вот такой на «Блэйге» сложился обряд посвящения новичков
в разведчики. Ну да известно – у разведчиков нравы, равно как и шутки,
по-солдатски грубоватые»…
