– Могу рассказать. Дурацкая, в принципе, история. В
вашей семье душевнобольные были?
– А что, я похож на человека с нарушенной
психикой? – удивился я.
– Бога ради, не обижайтесь, – поднял вверх руки
пекарь, – я глупо выразился. Просто, если кто-то из ваших родственников
имел несчастье сталкиваться с большой психиатрией, то имя Федора Петровича
Самойлова, доктора медицинских наук, ему очень хорошо знакомо. Отец всю жизнь
проработал в психиатрической клинике, понимаете, какая это тяжелая служба?
Я кивнул:
– Предполагаю, что не сахар, постоянное общение с
тяжелобольными людьми и их родственниками угнетает.
Игорь выдохнул облако дыма.
– Верно, а еще отец владел гипнозом, он пытался помочь
несчастным всеми доступными методами. Говорил о такой, совершенно неприемлемой
в те годы советской медициной науке, как психотерапия, о том, что шизофрения,
как это ни дико, может иметь вирусную основу.
Вам уже, наверное, стало понятно, что Федор Самойлов был не
совсем ординарным специалистом, его не слишком любили большинство коллег,
спокойно прописывающих людям таблетки и уколы, зато Самойлова обожали
родственники недужных. Среди них о Федоре ходили легенды. Дескать, посмотрел
профессор в глаза больному, а тот вздрогнул и стал нормальным. Конечно, это
было не так, но на прием к Федору записывались за несколько месяцев. Если бы он
захотел, то мигом бы обрел материальное благополучие, в советские времена
медики охотно принимали конверты с купюрами, правда, стяжательством занимались
не все, кое-кто не брал «борзых щенков», и Самойлов был из их числа.
Дрогнул он лишь один раз, когда пожилая дама, сына которой
Федор успешно избавил от реактивного психоза, принесла ему старинную карту.
Федор Петрович несколько дней просидел с лупой над изображением, занятие
захватило психиатра, с тех пор он и стал коллекционером.
Жена Самойлова, Анна, только качала головой, ее муж и без
того маленькую зарплату начал отдавать своему хобби. В доме резко накалилась
обстановка, впрочем, скандалы были нечастыми, Анна любила супруга и понимала,
что тому следует изредка расслабиться. Просто порой ее охватывало настоящее
отчаянье: подраставший сын постоянно рвал брюки и разбивал ботинки, ей самой
требовалось иметь на службе приличный вид, семья должна была питаться, снимать
на лето дачу, и все это на деньги Анны, потому что пятнадцатого и второго числа
Федор, приходя домой, торжественно заявлял:
– Вот! Глядите, какая красота!
И на стол ложилась очередная карта. Аня злилась, начиналось
выяснение отношений. Через пару лет положение изменилось, потому что теперь
Федора интересовали лишь карты, указывающие путь к кладу.
Началось все вполне невинно и опять с родственницы больного,
в руки Самойлова вновь попала карта. К тому времени по Москве широко разнесся
слух: профессор не берет ни деньги, ни конфеты, ни коньяк. Может вышвырнуть в
коридор дарителя совместно с подношением, хочешь угодить доктору, подари ему
план местности. И началось! Чего только не понанесли врачу люди, в основном это
были перерисованные от руки плакаты, висевшие в местных краеведческих музеях,
что-то типа «Село Банькино до революции». Федор Петрович благодарил и складывал
подношения в папки.
Однажды Аня вошла в кабинет мужа и горестно сказала:
– Лето на носу, где дом снимать будем?
– Где хочешь, дорогая, – привычно бормотнул Федор.
– Где хочу, так вопрос не стоит, – сердито отбрила
жена, – где получится.
– Пожалуйста, я не против любого места, ищи!
– Я ищи?
– Ну да!
– Почему я?
Вопрос поставил профессора в тупик.
– Кто же тогда? – воскликнул он.
– Ты, – последовал спокойный ответ.
– Я?
– Ты, – повторила Аня, решившая воспитать
мужа, – один раз в жизни позаботься о семье.
Федор Петрович затравленно огляделся.
– А где искать?
– Понятия не имею, – отрезала Аня.
И тут взгляд профессора упал на расстеленный перед ним план.
– Вот, – обрадовался психиатр, – село
Обухово, Московская область. Нина Андреевна Караулова! Она мне эту карту
подарила и сказала: «Приезжайте на лето, может, клад найдете, говорят, его у
нас хан Батый закопал!»
Аня покрутила пальцем у виска.
– Ты от своих больных дурью заразился!
Но Федор уже не слышал супругу, он вновь схватился за лупу.
В конце мая Самойловы и впрямь уехали в Обухово, и то лето
Игорь запомнил отлично: они с отцом искали клад. Сначала папа беседовал со
стариками, потом тщательно изучил план, оставшийся у Нины Андреевны от деда,
затем отец с сыном побывали в местном музее, одним словом, дел хватило до
сентября. Аня не перечила новой забаве мужа, пусть развлекается, человек не
способен жить в постоянном напряжении, к тому же Федор все свободное время
проводил с сыном.
Самое интересное, что за день до отъезда в Москву мужская
часть семьи Самойловых таки нашла «захоронку». Федор отрыл неподалеку от церкви
глиняный горшок, набитый ломаными железками. Там были обрывки цепочек, нечто,
похожее на монеты, все в очень плохом состоянии, но местный краеведческий музей
с удовольствием купил находку. Федору и Игорю заплатили двадцать пять рублей,
как раз хватило на обновки к новому учебному году для парнишки.
Аня только посмеялась, слушая восторженные возгласы мужа и
сына. Если бы она знала, во что трансформируется смешная на первый взгляд
забава, то собственноручно изорвала бы карту деревни Обухово, чтобы никогда не
встречаться с Ниной Андреевной Карауловой и не допустить инфицирования мужа
бациллой кладоискательства.
После того лета Самойлов-старший стал слегка сдвинутым
человеком. Дома никогда не имелось денег, впрочем, отсутствием средств Аню было
не удивить, но теперь к нищете добавилось еще и одиночество. Муж постоянно
колесил по стране, все свободное время Федор отдавал безумному хобби – поиску
кладов.
