…Вот так мы с ним и встретились.
Спустя десять с лишним лет.
Дела…
…За полчаса я, естественно, ничего не закончил: в газете, да еще в период дедлайна, так не бывает.
Просто потому, что не может быть никогда.
…Кто-то что-то постоянно доносил, исправлял.
Забегали взмыленные люди, чего-то орали, требовали.
Приперся даже редакционный фотограф Витя, решивший именно сегодня за каким-то хером потребовать с меня причитающиеся ему гонорары.
Что характерно – за иллюстрации, проходившие даже не по моему отделу.
Нашел время, блин.
Впрочем, редакционные фотографы, – они ведь как городские сумасшедшие, каждый со своей припиздью.
Хуже них – только художники, мне почему-то так кажется…
Да и кроме него народ валом валил, некоторые даже и по делу, что в редакции в дедлайн бывает значительно реже, чем вы могли бы подумать.
По делу там люди ходят исключительно тогда, когда начальник решит хотя бы немного расслабиться.
А когда он работает, – желательно так, чтобы из ушей пар валил, – тогда на этих акул пера почему-то снисходит ничем не истребимое желание пообщаться, выяснить отношения, разобраться в происходящем, и – вообще…
Причем не отставали до тех пор, пока я не отправлял их в увлекательное пешеходно-эротическое путешествие.
По всем известному, так сказать, адресу.
Один раз даже чуть не дошло до рукоприкладства…
…Орало начальство и авторы, ответсек бледнела и заходилась сначала в тихой, а потом во все более и более громкой истерике.
В воздухе ощутимо воняло дешевым дагестанским коньяком и сводящим с ума черного редакционного кота со странной кличкой Курс насыщенным запахом валерьянки.
Кота, вообще-то, завели, как водится, рекламщики, но кормила почему-то вся редакция: находя в этом процессе ничем не зависящий от воли начальства, своеобразный и немного мазохистский символизм.
Все – как в жизни, господа.
Все – как в жизни…
Кот же, на радостях от дармовой жрачки и непрерывного тисканья редакционными дамами, – нагло жирел.
И уже потихоньку начинал приворовывать у молоденьких корреспонденток беспечно оставленные на столе вкусные домашние бутерброды…
…Нормальное, в принципе, явление, но когда весь этот беспредел закончился, я уже был в привычном состоянии – «лимон выжатый обыкновенный».
Короче – беда.
Вовка уже под шумок полбутылки принесенного коньяка отхлебал, зараза, пока я чуточку не раскидался и тоже не позволил себе «слегка пригубить» за неожиданную и тем более приятную, встречу.
А потом номер ушел в типографию, и в редакции настала долгожданная, и от этого еще более нечаянная тишина. Оставшиеся в живых сотрудники расползлись бухать по кабинетам, и я наконец-то смог позволить себе вольготно откинуться в кресле и закурить.
– Ну, – вздыхаю, – все. А теперь – давай, рассказывай…
– Не, – смеется, – погоди. Давай сначала выпьем как следует. А то у тебя цвет лица какой-то зеленоватый. Похоже, что в тон галстуку вашего главного редактора подбирал…
– Да пошел ты, – огрызаюсь, хотя и вяловато.
Потом наконец собираюсь с силами.
– Бухнуть-то, – говорю, – мы с тобой, Вова, разумеется, сегодня бухнем. И еще как бухнем! Земля содрогнется, как мы с тобой бухнем! Но – только давай не здесь: ненавижу редакционные пьянки…
– Это еще почему? – интересуется Вовка, явно задетый за живое мыслью, что пьянки вообще можно за что-то ненавидеть.
Даже если они и редакционные.
– Пьянка на рабочем месте, – вздыхаю, – не только мешает работе, но и лишает смысла само понятие пьянки как отдыха и праздника. Потому как в такой обстановке – это уже не пьянка, а просто говно какое-то. Сечешь?
Он – только плечами жмет.
Типа, – ну не хочешь на работе, давай бухнем где-нибудь еще.
Предлагай.
– А пойдем-ка, – кривлюсь, – мы с тобой, Володя, на улицу. А то погоды последнее время стоят – просто замечательные. Осень. Есть здесь скверик один любопытный неподалеку. Прямо напротив местного отделения милиции. Менты в этом отделении знакомые, нашего брата репортера уважают, так что – посидим в лучшем виде, ага. Договорим твою бутылку, да и сообразим, куда после стопы свои двинуть…
Вовка только вздыхает.
– Понимаешь в чем дело, Димон, – отвечает проникновенно. – Ты, в принципе, все правильно говоришь. Особенно насчет того, чтобы «договорить мою бутылку». Только вот, блин, понимаешь какая незадача получается. Даже как-то неловко тебя поправлять. Можно сказать – неинтеллигентно. Короче. Она у меня – не одна… Пошли.
Уселись.
Скверик.
Ранняя осень.
Это когда листья уже чуть пожелтели по краям, а в центре еще зеленые.
Легкий, мелкий, по-летнему теплый дождик, под кронами деревьев совсем даже не докучающий. Крашенная белой нитрой, еще советских времен скамейка, на спинке которой так удобно сидеть, разговаривая за свою, такую нелепую жизнь.
Словом, – нет повода не выпить.
Расстелили прихваченные из редакции салфетки, расставили бутылку и стаканы, прихваченные там же.
Я достал Машкины домашние бутерброды с котлетами.
Вовка немного подумал и вынул из потертого кожаного портфеля дефицитную плитку горького швейцарского шоколада.
Вздрогнули.
Потом – еще раз вздрогнули.
Потом – еще.
Потом – выдохнули и закурили.
– Ну, как живешь? – спрашиваю.
– Да нормально, – жмет плечами. – Кручусь.
И – опять молчим.
Удивительно, но нам не о чем разговаривать.
– Игоря, – спрашиваю, – Афонина не видел? Как он там?
– Видел, – опять жмет плечами. – Вроде ничего. Пишет. Даже публикуется потихоньку. Под псевдонимом.
– Рад, – киваю, – что хоть у него все устроилось…
– Да какой там устроилось, – машет рукой и снова приступает к разлитию.
Я, тем временем, старательно пытаюсь попасть слюной точно в середину разлапистой пятерни лежащего на асфальте желто-красного кленового листа, и у меня почему-то это никак не получается.
Пристроившиеся через лавочку местные алкаши посматривают в нашу сторону с нескрываемым уважением.
– Ты как, – интересуюсь, – по второму кругу не женился?
Он молча жмет плечами.
Неудивительно.
Мы опять выпиваем…
