Ларин неожиданно остро вспомнил вчерашний подвал, Арби, Лейлу, младших кавказцев, свою страшную, разрывающую тело на части боль и неожиданное счастливое избавление… застывшие в самых различных позах раскоряченные трупы чеченцев наверху и безупречно элегантную складку тонких шерстяных брюк бывшего спецназовца.
— Кажется, представляю…
Глава 28
…На улице его встретил все тот же промозглый ветер, безжалостно вырывающий из рук окурок последней сигареты. Нужно было тащиться через весь парк в лобби-бар санатория, покупать новую пачку.
А еще лучше — блок.
Пока примешь решение, не одну сигаретину выкуришь.
Глеб поднял воротник и, стараясь подставлять ветру только защищенную ветровкой спину, медленно побрел в лобби.
Там его наверняка ждут.
А разговаривать ему, ну, совершенно ни с кем не хотелось.
Просто ни капельки.
В лобби было темно. Только у самого бара горела небольшая настольная лампа, бросая неяркий круг света на столик, за которым сидели Рустам с Художником. Третья фигура находилась немного в тени, но по отблеску неяркого света в круглых стеклышках очков было понятно: Корн.
У дверей маялась от безделья молчаливая пара охранников в зеленом лесном камуфляже с короткими автоматами на плечевых ремнях.
Глеб пригляделся к необычно хищного вида оружию и мысленно присвистнул.
Ну не фига себе!
Это вам не АКСУ сраное.
«Узи».
Последняя модель, всего полгода назад поступившая на вооружение.
Краса и гордость союзной в последнее время Москве израильской армии.
И, судя по всему, «Узи» болтались на тренированных плечах бодигардов на абсолютно законных основаниях.
Серьезный ты парень, Корн.
Как же я не разглядел тебя тогда, в самолете-то…
…Князь в баре, к счастью, отсутствовал. Значит, серьезный разговор пока откладывается.
И то слава Богу…
Зато полупустая бутылка коньяку на столике была, судя по всему, далеко не первой.
Значит, придется присоединяться.
Эти просто ни за что не отстанут.
Глеб прошел мимо примолкшего столика за стойку бара, вытащил из ящика пару пачек «Парламента» и присоединился к компании.
Присел, сам налил себе стопку коньяку.
Хлопнул.
Закусил долькой лимона.
Закурил.
И только после этого поздоровался.
— И тебе привет. — Корн оставался по-прежнему невозмутимым, хотя, судя по всему, пьян был так, что — мама не горюй.
Переживал, значит.
И серьезно.
Такие ребята, Глеб это очень хорошо знал, без повода и по пустякам не напиваются.
Конституция не та.
— Сидим вот, народ поминаем. А Димка в Москву улетел, консультироваться. Завтра будет. Просил без него пока никаких действий не предпринимать…
— Почему?
— По кочану. Возможно, будет новая информация.
Ларин хмыкнул.
Налил себе еще пятьдесят.
Хлопнул.
Зажевал очередным ломтиком.
Поморщился.
— А как же его слова, что решение остается за мной?
— А оно и остается… за тобой. Просто он хотел с тобой сначала поговорить. Нормальное желание?
Глеб пожал плечами:
— Абсолютно нормальное… А вы что здесь, без света, тоскуете?
Корн поморщился:
— Я ж тебе говорю — поминаем. В одиночку-то совсем тоскливо…
— А-а-а…
— Присоединишься?
Ларин кивнул:
— А что б я сюда по такой темени перся? Погода такая, что хороший хозяин собаку из дома не выгонит…
Корн хмыкнул:
— Ближе к ночи еще и дождь пойдет, можешь быть уверен. Мелкий такой, противный… А завтра, похоже, опять солнце и теплынь. Весна, блин. Ненавижу…
— ?
— А за что ее любить-то, паскуду? То снег, то дождь, то солнце. Как одеться — без стакана хрен разберешься. Особенно здесь, на юге. В куртке — изжаришься, без куртки — от холодрыги дуба дашь. Скотство сплошное, а никакой не праздник жизни…
— А как же воскрешение природы?
— Что? Воскрешение природы? А она, что — умирала, что ли? В таком случае я — некрофил! Ни фига она не умирала! Просто… ик… переходила в другое состояние… Давай лучше выпьем!
— Давай.
— Ну, за природу!
— За природу!
Чокнулись.
Вмазали.
Глеб закурил очередную сигарету.
На душе слегка потеплело.
— Слушай, Андрюх, а я и не знал, что ты в глубинной разведке служил…
Корн почесал задницу, зевнул и со вкусом потянулся.
— Полина рассказала? Хорошая баба, только язык, что твое помело… Ну, служил. Только служба моя никому, кроме Димки, оказалась на хер не нужна. Ни стране, ни царю, ни народу. Подобрал он меня, Глебушка, уже, почитай, прости Господи, покойником, когда я совсем почти спился, да к петле себя потихоньку подготавливал. Выходил, образование помог получить нужное. С моим-то, прежним, только либо людей мочить, либо детей в школе учить… Цель в жизни помог найти. Правильную. Херово человеку без цели, братан, ой, херово…
— Какая цель-то?
— А вот это, Глеб Батькович, уж извини, — не твоего пока ума дело. Ты еще не наш. И неизвестно, будешь ли. А если станешь нашим, то мне тебе и рассказывать ни о чем не придется. Сам поймешь…
Художник и Рустам молчали. Глеб вдруг насторожился: эти ребята всегда были его командой, он их чувствовал, как свой собственный организм.
А теперь вдруг — перестал.
Что-то было не так.
Что?
Он коротко взглянул на Художника. Сашка задумчиво крутил в руках пустую коньячную бутылку.
То ли душа требовала продолжения банкета, то ли еще чего.
Скорее всего, второго.
И это ему еще больше не понравилось.
Сашка всегда был человеком простым и незамысловатым. Умным — да, в меру интеллигентным — да, но, к счастью, безо всякого второго дна и прочих рефлексий.
Другое дело Рустам. Тот сложнее и непонятнее.
Но предан ему, Ларину, абсолютно.
Законы гор.
Долг чести.
Сашка тяжело вздохнул и полез за стойку за очередной порцией топлива. Вернулся с добычей: пара бутылок «Ани», одна — «Васпуракан».
