Всегда.
— Знаешь, Глеб, мне очень нелегко начинать этот разговор…
Глеб пожал плечами:
— Догадываюсь.
— Хорошо, что догадываешься. Потому что сейчас я должен начать убеждать тебя сделать то, что сам, боюсь, вряд ли когда бы смог сделать…
— И?..
Князь неожиданно разозлился:
— И… Что — и? Должен — значит, буду. Никуда не денусь…
— А зачем?
— Что — зачем?
— Зачем тебе меня убеждать?
Князь зябко повел плечами и закурил следующую сигарету.
— Я же объяснил тебе. Затем, что я — должен.
— Кому?
— Хрену одному! Хорош играть словами, Ларин, ты сам все прекрасно понимаешь…
— Значит, ты не волен в своих действиях?
— Значит, не волен.
— И что же за таинственный «кто-то» стоит за тобой?
Князь неожиданно зло рассмеялся:
— Если б все было так просто, Глеб… если б все было так просто… За мной никто не стоит. В том-то и дело, что за мной никто не стоит. Многие помогают, но не стоит — никто…
— И чего же ты хочешь добиться, Дим? Перевернуть мир? Это пытались сделать многие до тебя. У некоторых даже получалось. Ну, и что хорошего из этого выходило?
— Ничего.
— Вот и я о том же…
Князь осторожно стряхнул пепел в тонкую, полупрозрачную пепельницу.
Она казалась почти бумажной.
Еще чуть-чуть — и загорится.
А ни фига подобного!
Чему не суждено гореть — не горит.
— В том-то и дело, Глеб, — медленно проговорил Князев, — в том-то все и дело, что я не пытаюсь перевернуть мир… В том-то и дело, что я не пытаюсь его перевернуть…
И неожиданно, в полной тишине, непроизвольно понизив голос:
— Кажется, я пытаюсь его спасти…
Глеб опустил глаза, повертел в худощавых пальцах белый цилиндрик незажженной сигареты:
— И что, Дим, цель оправдывает средства?
Князь поморщился:
— Вот только не надо этой высокой гуманистической белиберды, Ларин. Мы с тобой взрослые люди, и оба прекрасно понимаем: смотря какая цель и какие средства…
— А ты понимаешь, Князь, что встать на твою сторону сейчас означает для меня, прежде всего, — предать Ольгу? Напрочь. Даже память о ней предать, понимаешь? Ведь ее наверняка…
Ларин махнул рукой. Его глаза предательски блестели.
— Понимаю.
Князь был бледен, как сама смерть.
Даже еще бледнее.
— Я все понимаю, Глеб. И пойму тебя, если ты поступишь так, как тебе сейчас больше всего хочется. Просто — смотри…
Он взял салфетку и начал на ней что-то рисовать короткими, уверенными штрихами.
— Вот это Южноморск. Это Сочи. А это Туапсе. Порт. Здесь, кстати, тоже бухта, вполне подходит, можно строиться. Это Адыгея. А это Чечня. А на том берегу — Турция. Все понятно?
Глеб кивнул.
— Любой, кого выберут… к любому будут подкатывать. И чехи. И турки. И я не знаю, кто будет следующим в Кремле. И ты не знаешь. Сейчас-то пока — тихо. А чуть слабина — и пиндец… А тут — ключ. Ко всему Кавказу ключ. И значит, подкатывать начнут по-взрослому. Без сантиментов. А этого пидора я держу — вот здесь! В этом вот кулаке! И даже без этой пленочки у меня на него знаешь, сколько всего? На три срока хватит…
Ларин потер рукою висок.
— Это-то, Дим, я понимал с самого начала. Вернее, догадывался. У тебя серьезный интерес в регионе?
Князь усмехнулся:
— Более чем. Но это не главное, ты ведь понимаешь. Понимаешь?
— Понимаю…
Они помолчали.
В полной, незамутненной тишине звук открываемой Лариным подарочной зажигалки показался оглушительным.
Оба вздрогнули.
Глеб прикурил.
— Ты ломишься в открытую дверь, Князев. Я уже принял решение. Сегодня утром. Я буду тебе помогать.
Князь сначала долго смотрел немигающим взглядом в какую-то одному ему известную точку, потом резко вскинул глаза на Глеба.
Скулы его неожиданно отвердели и казались почти каменными.
— Это осознанный выбор, Глеб?
Глеб усмехнулся:
— Вполне…
— И ты отдаешь себе отчет, на какой путь вступаешь?
Ларин неожиданно разозлился:
— Слушай, начальник. Ты уже конкретно задолбал. Не считай людей хуже и глупее себя, пожалуйста. Христосик выискался…
Князь резким движением затушил окурок и тут же полез в пачку за следующей сигаретой:
— Извини, Глеб. Я просто немного растерялся…
Глава 30
…На следующий вечер Князь и Корн провожали съемочную группу домой, в Москву.
На улице лил дождь.
Веселый, почти летний.
Пробивался сквозь густую зеленую листву, бежал веселыми ручейками по крыше аэровокзала, скапливался в лужах, пузырился в них радостными каплями, заставлял снимать босоножки смешных голенастых девчонок-стюардесс, бежавших под почти бесполезными зонтиками куда-то в сторону небольшого рынка.
Ларин смотрел в окно.
Мир за прозрачным, залитым водой стеклом казался необычайно хрупким.
Улетать в дождь — хорошая примета…
А вот и Корн бежит.
Хорошо бежит бывший спецназовец.
Куда это он, интересно?
А-а-а…
В павильон заскочил.
Похоже, что за сигаретами.
Глеб развернулся к молчаливо курящему Князю.
— Дим, все забываю спросить: а этого придурка малолетнего, ну, сына нашего героя, отпустили?
Князь вздохнул, поперхнувшись внезапно ставшим едким сигаретным дымом.
Помолчал немного.
Сглотнул комок в горле и залпом выпил стопку коньяка, отняв ее у немного ошалевшего от такой наглости Художника.
— Нет, Глеб. Вернее, ни да, ни нет. Мальчик решил поразвлечься в сауне. Кстати, с девочкой. Той самой, что сдала Ольгу Арби. Пьяные оба, естественно. Умудрились защелкнуть дверь и, считай, сварились заживо. Страшная смерть, кстати. Отцу — не позавидуешь…
Ларин похолодел, неожиданно вспомнив самоуверенного нагловатого мальчишку. И правда…
— Зачем, Князь? Он же просто маленький идиот…
Но Князь в ответ только плотно сжал внезапно побелевшие губы.
