И каждый по-своему прав…
А чем ты берешь за свою преданность, Князь?
Не знаешь?
Или просто не нашелся еще человек, который предложил бы тебе твою цену?
Князь потянулся в карман плащ-палатки за сигаретами, когда за его спиной послышались легкие шаги.
Дима обернулся.
Корн.
Что ж, этого следовало ожидать.
Он сделал знак охранникам, чтобы принесли еще один стул и кружку, но Андрей отрицательно помотал головой, и уже рванувший было на пирс бодигард резко затормозил, переводя удивленный взгляд с одного начальника на другого.
Князь хмыкнул и жестом подтвердил охране, что стула не надо, а подошедший тем временем Корн остановился, нависая над шефом, и начал медленно перекатываться с носка на пятку.
— Ну, что, и долго еще будет продолжаться этот твой гребаный депресняк, Ваша Светлость?
Голос у Корна был ядовит, как самая ядовитая змея. Князь таких встречал.
Еще там, за речкой.
Где они когда-то и познакомились.
Он — сержант, Дед — прирожденный снайпер и командир, признанный всеми «замок», и этот — тогда еще совсем зеленый летеха, только что из училища, попытавшийся было диктовать ему свои условия.
И так — до самого дембеля, который Корн ему чуть напрочь не обосрал.
Что называется, жидким калом.
А как еще назвать трое суток губы, когда у тебя уже, считай, в кармане лежат проездные документы до родимого военкомата?
Только свинством.
Полным и окончательным.
И никак иначе.
Поэтому, когда будучи еще молодым, но уже довольно преуспевающим бизнесменом, он случайно заскочил в тот грязный шалман (да какой там случайно, себе-то не ври, Князь, с похмелья ты был, с жуткого утреннего бодуна, и где покупать вожделенное спасительное пиво, тебе в тот момент было совершенно безразлично) и увидел там смутно знакомую, но такую опустившуюся физиономию, то сначала Корна не узнал, а потом, честно говоря, позлорадствовал.
А потом…
Потом ты угостил его пивом, и вы разговорились…
Ведь так все это было, да, Князь?
Так — и не совсем так.
Никогда бы не угостился халявным пивом и не заговорил тогда с тобой этот гордый, суровый, битый жизнью волк, в котором так мало оставалось от прежнего десантного летехи, если б не решил в тот день свести счеты с жизнью.
Ему просто надо было перед смертью — выговориться.
Выплакаться.
И абсолютно насрать, в чью жилетку.
Твоя подвернулась в тот день совершенно случайно.
Правда, не дал ему нырнуть в петлю именно ты. Но если уж совсем честно, заставил тебя задуматься о подступающем хаосе — именно он.
Так что вы квиты, Князь.
И никто никому не должен.
Нормально.
Бывает.
Он выбрал тебя вожаком.
А ты…
Ты, может быть, в скорости решишься его предать…
— Что? Что ты говоришь, Андрей?
— Я говорю, долго ты еще будешь тешить свой депресняк, шеф?
Князь хмыкнул:
— Пока не надоест, а что? Дело почти сделано, наш огурец лидирует в рейтингах с таким отрывом, что если Олькина кассетка нигде не всплывет, победит без всякого моего участия. А если и всплывет, мы ее тут же объявим фальшаком. У меня все готово. Даже экспертов заранее купил. Так что имею полное, глубокое человеческое право на личную жизнь. В том числе и на депресняк. Мой депресняк — что с ним хочу, то и делаю…
Корн только головой покачал влево-вправо:
— Как она, кстати?
— Кто, кассета?
— Хорош придуриваться, Дим. Какая еще в манду кассета! Я про Ольгу спрашиваю…
Князь в ответ только зябко повел плечами:
— Как-как… Как мудак! Херово ей, Андрюх. Совсем херово. Врачи сказали: мордашка восстановлению не подлежит. Придется новую лепить. Хорошо еще, что глаза целы. Вовремя ты ее оттуда вытащил… Да и депресняк у нее — похуже моего нынешнего. Она ведь в этого Ларина на полном серьезе втюриться умудрилась. По уши…
— Нда, дела… Угости, что ли, сигаретой хоть, а то сидишь здесь, как индюк, толку никакого. У меня легкие чересчур для такой погоды. Хоть какая польза с тебя…
Они прикурили.
— Слушай, Дим, уже второй день спросить тебя хочу, да все никак не получается: а зачем ты тогда Глебу сказал, что она погибла? Мучается ведь человек, переживает…
Князь усмехнулся:
— Попереживает и перестанет. Человеческой психике свойственно изгонять плохие воспоминания. А вот если бы сказал, то все. Комплекс на всю жизнь. Так бы и мотался между ней и Скворчихой, как говно в проруби. А потом бросил бы Ольку, а сам бы в петлю полез. Знаю я этих интеллигентов…
Последнее слово в устах Князева почему-то прозвучало почти как ругательство.
— Угу. Знаешь. Потому что сам такой… А почему думаешь, что он бы от Ольги к Скворцовой сбежал, а не наоборот?
Князь коротко хмыкнул:
— А то я Ленку не знаю. Это, видишь ли, тот же я — только в юбке и помоложе слегка. Упустила бы она свое. Жди…
— Понятно… А почему ж ты тогда ее бросил год назад? Вот была бы славная парочка…
Князь посмотрел на Андрея и покрутил пальцем у виска:
— Ты что, совсем дурак, капитан? Годочков-то тебе сколько? Ты сам с собой жить не пробовал? Отвечаю — это хуже, чем мастурбация…
Корн расхохотался:
— А как же тогда жил?
— Как-как… все так же, пока не разглядел…
— Бывает…
— А вот теперь правду говоришь.
Они помолчали. Волны с ленивым шипением продолжали наползать на галечный пляж. Тоскливо подсвистывал несильный, но противный ветерок с моря.
Дождь и не думал прекращаться.
Князь поежился, поглубже закутываясь в просторную плащ-палатку. Ему по-прежнему было холодно и тоскливо.
— Слышь, Андрюх, дай коньяку, я знаю, у тебя точно есть…
Корн пожал плечами и достал из внутреннего кармана куртки плоскую фляжку.
Отвинтил крышку, отхлебнул, передал Князеву.
— Держи. Только там не коньяк. Виски. Насчет коньяка — это к Ларину, пожалуйста….
— Давай-давай, не звезди…
Князь осторожно понюхал содержание фляги:
— «Чивас»? И как ты его только можешь глотать безо льда? Я б еще понял: молт, но купажированное… Бр-р-р…
Однако глоток сделал такой, что Корн только тихо рассмеялся:
