И три восклицательных знака.
Глеб хмыкнул и вошел, предварительно постучавшись. Сам терпеть не мог, когда без стука вваливались.
Ленка что-то писала за конторкой, встав острыми коленками на мягкую кожаную табуретку.
Сначала, когда она только пришла на ящик, собственного стола ей было не положено, вот и приспособила старую мебель со склада.
А потом привыкла.
Сейчас вот, вроде, все при ней — и звезда непридуманная, и отдельный кабинет, а пишет все равно за конторкой.
Странная штука жизнь.
Загадочная.
Глеб со вздохом взглянул на затянутую в тесную кожаную юбчонку одну из самых красивых попок отечественного Ти-Ви и взъерошил Ленке неподражаемую каштановую гривку.
Она в ответ рассеянно чмокнула его в щеку, кивнула в сторону гостевого кресла. Потом задумчиво почесала пальцем очаровательный вздернутый носик, в который была влюблена, наверное, половина половозрелого мужского населения России.
— К чему нос чешется? Опять, что ли, с Рафиком скандалить? — потом, помолчав с минуту: — Под юбкой, кстати, ничего нет. Можешь проверить…
Глеб тихо рассмеялся.
— Ленка, ты же знаешь. У нас с тобой может быть или все очень серьезно, или никак. Зачем душу травить…
Скворцова оторвалась от текста и уселась на свою любимую табуретку: подсунув одну ногу под себя, тряхнула гривкой, наклонила голову к плечу.
— А потому и травлю, что понимаю. Ты когда меня замуж позовешь, скотина? Уже пять лет, как по тебе сохну, кому сказать — не поверят…
Глеб чиркнул зажигалкой, прикурил, разгоняя рукой едкий фиолетовый дым.
— И правильно сделают, что не поверят. Скажи, ты ради меня свою работу бросить способна?
Ленка посмотрела на него чуть обиженно, пожевала пухлую нижнюю губку.
Потом рассмеялась.
— А ведь ты прав. Не способна. Ну хоть в любовницы возьми, что ли…
Глеб неторопливо встал, подошел к звезде, прижал каштановую головку к груди.
— А вот в любовницы — ни за что… Ты же умная девочка, Скворцова, сама понимаешь, что стоит нам с тобой один раз переспать, и всё. Кранты. Не отлипнем друг от друга. Никогда. А два медведя в одной берлоге не уживаются, любовь моя… Перегрыземся. Так что лучше не надо… У меня не так много друзей, чтобы их терять. Может, когда-нибудь попозже…
Ленка оторвала голову от его груди. В глазах плескались слезы.
— Когда… попозже?.. Ты ведь меня любишь, Ларин, я же знаю…
— Люблю.
— А зачем мучаешь?
Глеб неожиданно зашипел, отшвырнул обжегшую пальцы, до фильтра прогоревшую сигарету, потом поднял окурок, бросил в пепельницу, уселся в кресло и прикурил новую.
— Потому и мучаю, что люблю. Сейчас — нельзя. Не знаю, почему нельзя, но если мы с тобой будем вместе, это будет неправильно. Может быть, попозже. Когда мы повзрослеем и помудреем. Может быть. Так что, Ленк, хорош сопливиться — давай лучше о делах поговорим. То, что рано или поздно ты за меня замуж выйдешь, — это, извини, и ежу понятно. Но не сейчас. Это тоже понятно.
Ленка всхлипнула.
— Ежу-то оно, может, и понятно… А мне — нет… Если тебя прихлопнут до этого, в какой-нибудь «точке» очередной, мне что, под Рафика ложиться? Или в петлю лезть, такой молодой и красивой?
Глеб расхохотался.
— Любишь — дождешься… А если серьезно, то с «точками» я, наверное, завяжу. Рафик ведущим, вон, предлагает. На дневной выпуск.
— Ого, это здорово, — Ленка посмотрела на него как-то совсем по-другому. Профессионально. Оценивающе.
— А что? Потянешь… А я-то думаю, что это тебя дядя Федор везде разыскивает? Я уж думала, что из-за Князя. По слухам, тот на тебя глаз положил.
Глеб затушил сигарету, подошел к Ленкиному столу, налил себе воды из графина.
— Нет, Рафику эта идея только сегодня утром в голову пришла. И, похоже, спонтанно. А про то, что меня Федя ищет, он мне тоже говорил.
— Вот как, — Ленка задумчиво пожевала губу, — значит, все-таки Князь…
— А кто он такой, этот Князь? Я вроде на ящике всех знаю, а о нем что-то слышать не приходилось.
Скворцова усмехнулась.
Странно как-то.
Не по-доброму.
— Не приходилось, значит, не положено. Он себя афишировать не сильно любит. Дима Князев, маркетолог и рекламщик. Очень умный, обаятельный и смертельно опасный человек. Владелец… — Она назвала довольно известную в журналистских кругах фирму. Известную, прежде всего, тем, что, несмотря на влиятельность и солидные, судя по всему, обороты, о ней было очень мало известно.
А это просто так не бывает.
— Ну-у-у, — протянул Глеб, — и чем же я, любопытно, мог заинтересовать такую важную персону?
Ленка чуть замялась, потом кивком головы попросила у него сигарету. Он протянул пачку, дождался, пока она выудит оттуда искомое, и только после этого чиркнул зажигалкой.
Курила Скворцова крайне редко.
Точнее, в двух случаях: когда сильно выпивала и когда сильно волновалась.
Так.
А дело-то, похоже, значительно серьезнее и интереснее, чем он думал.
Любопытно.
— Не знаю, — выдохнула она вместе с дымом. — Знаю только одно: просто так Князь ничего не делает. И никем не интересуется.
О как.
Все страньше и страньше.
— А ты-то откуда знаешь?
Ленка снова — глубоко, до ямочек на щеках — затянулась крепким сигаретным дымом, выдохнула, стряхнула пепел.
— А я с ним спала. Точнее, жила. Почти три месяца. Потом сбежала.
Глеб, тоже хотевший закурить, чуть не проглотил незажженную, слава Богу, сигарету.
— Вот оно что… И как?..
— Да никак. В этой жизни я бы смогла жить только с двумя мужиками. С тобой или с ним. Больше ни с кем. Но он сильнее тебя, Глеб. И опаснее. Опаснее всех твоих моджахедов вместе взятых. Помни об этом, пожалуйста…
Глеб все-таки прикурил.
Затянулся, успокаиваясь.
— То есть… Ты хочешь сказать, ему совсем нельзя верить?
Ленка невесело усмехнулась.
— Ему? Верить? Ну, почему же… Ему-то как раз можно верить. Абсолютно. Но это-то, дорогой Глебушка, мой будущий муженек, и есть самое страшное… Ну, да ладно… Что у тебя с материалом? Небось, опять бомбочку какую приготовил?
Глеб хмыкнул.
— Бомбочку… Все вам бомбочки подавай… Я эти бомбочки все два с половиной месяца тебе гнал через ретранслятор. Нет, Леночка, не бомбочку. Комментарий. Комментарий человека, который там жил. Не очень долго. Но вполне достаточно, чтобы кое-что понять. А бомбочки пусть тебе стрингеры гонят. За деньги.
