Можно, кстати, и просто в окно посмотреть.
Центр Москвы вечерами значительно лучше, чем по утрам, выглядит. Как женщина, умело пользующаяся косметикой.
Я даже ноутбук стал туда с собой таскать.
Когда никого нет – сядешь в уголок и работаешь. Или по бизнесу, или, вот как сейчас – истории разные записываю.
Так, на будущее, без какой-либо цели и позывов к опубликованию.
Заодно, если прижмет, и показать есть кому.
У нас критики – жесткие.
Если что не так соврешь – так под плинтус закатают, что лучше и не рождаться.
Стиль.
Я тут даже все больше начинаю догадываться, что это – едва ли не главное в нашей бестолковой жизни. Ты можешь быть плохим, можешь быть хорошим, можешь – злым, можешь – добрым.
Но если у тебя есть стиль – ты интересен.
Нет – извини…
…Он пришел к нам, естественно, не в «клубный день». В «клубный день» его бы просто-напросто не пустили. Нет, не подумайте чего не того, никаких этих дурацких и модных фейс-контролей.
Просто на дверях в такие дни висит табличка «Ресторан закрыт на спецобслуживание».
И чуть ниже, по-английски: «Private Party».
В смысле – до свидания, дорогие, вас тут не ждут.
И все дела.
Но «клубные дни» у нас только по пятницам. И еще – когда есть какие-то значимые футбольные трансляции.
Та же Лига чемпионов, к примеру.
Или – сборная наша играет на выезде.
А так – паб и паб.
Если хочешь перекусить и выпить вкусного пивка – заходи, не стесняйся.
Он и зашел.
Высокий, отлично, по-европейски, одетый и, одновременно, совершенно нелепый старик с всклокоченной гривой грязноватого цвета седых волос.
Сел за соседний с моим столик и заказал чашку эспрессо и бокал сухого хереса.
Уже любопытно.
В пабе, кстати, почти никого и не было.
Только я со своим ноутбуком, Лерыч с Лысым, лениво обстукивающие бильярдные лузы, да бармен Андрэ, занимающийся совершенно бестолковым, с моей точки зрения, делом.
Полировкой и без того идеально чистых бокалов.
Понедельник…
Если б не Машкина командировка – и я бы не пришел.
Ладно.
Сидим, друг другу не мешаем.
Он свой херес цедит, я в своих заметках ковыряюсь.
Все хорошо.
А потом он начал головой вертеть, наши фотографии и футбольную атрибутику рассматривать. Поскольку заведение у нас сугубо частное (мы на него в свое время своими личными деньгами скидывались), то и украшать самим пришлось. Кто из Англии привезет футболку, кто из Испании розу фанатскую, кто из Рима наклейку «„Рома“ – мерда».
Есть тут у нас парочка поклонников «Лацио», очень уж они «Рому» не любят…
А вон ту вон сувенирку я сам из Японии притащил, с чемпионата мира.
На весь месяц туда ездил, надеялся, что хоть в этот раз дальше группового турнира пройдут…
Эх…
Ну, и фотографии в рамочках, разумеется. С выездов фанатских, с гонок рейсерских, с рыбалок, с рок-тусовок, с других мероприятий.
Наши, естественно.
А чьи нам еще вешать?
Президента Путина?
Ну, в общем, стал он головой вертеть.
А я – за ним посматривать.
Одним глазом.
Интересно все-таки…
А потом он и заговорил.
Громко, в пространство, поверх голов, причем с каким-то легким, едва уловимым иностранным акцентом:
– Н-да. Москва все больше и больше становится похожа на дикую смесь Лондона, Парижа, Рима и самой глухой, захолустной провинции, которую только можно себе представить…
Меня это, признаться, задело.
Нет, не то чтобы я был в восторге от нынешней Москвы, но, в конце концов, это – мой город.
Я здесь родился, вырос, стал тем, кем я стал.
Здесь, наверное, и умру когда-нибудь.
Хотелось бы, разумеется, попозже, но – кто знает, кто знает…
И с какого, извините, хрена?
– Вас что-то беспокоит? – спрашиваю.
Он лениво и слегка высокомерно улыбается левым уголком рта и достает из внутреннего кармана стильного твидового пиджака массивный золотой портсигар. Абсолютно безвкусная вещь, кстати, с моей точки зрения.
Я б себе такой никогда не купил.
А он вынимает оттуда тонкую коричневую сигарету, стучит ею, не торопясь, по крышке портсигара, хмыкает:
– Беспокоит. Любовь. Одиночество. Смерть. А вас, молодой человек, что беспокоит?
– Меня, – злюсь, – больше всего беспокоит то, что «Гиннес» сегодня с какой-то поганой кислинкой. Боюсь – несвежий. А так – больше ничего…
Он опять усмехается:
– Вы – счастливый человек, наверное…
– Угу, счастливый. Чего и вам желаю.
Сидим, курим.
Каждый о своем.
Бармен к нашей беседе с интересом прислушивается.
Работать я уже, естественно, – не могу.
Он еще одну рюмку хереса заказал, выпил, подозвал бармена, расплатился. Надел свое пальто и направился к выходу.
Больше я его никогда не видел.
И, честно говоря, ничуть об этом не переживаю…
Лысый
Он действительно лысый.
Как колено.
Высокий, сильный, мускулистый.
В узких стильных очках.
Абсолютно удачливый в бизнесе, – согласитесь, непросто приехать уже в постсоветские времена в Москву, где у тебя нет ни родственников, ни знакомых, откуда-то с Украины и сделать успешную карьеру, – причем не рыская, выискивая кусок пожирнее – из тех, которые плохо лежат, – а элементарно работая по специальности.
Что-то такое, связанное с авиацией, что именно – не уточнял.
Какая, в принципе, разница?
Достаточно того, что я его любил.
И люблю.
Потому как с некоторых времен общаться нам приходится куда чаще, чем раньше.
…Познакомились мы, естественно, на стадионе.
«Только Россия и только „Спартак“!».
Вместе стояли у истоков нашей нынешней компании.
Предпочитали один и тот же сорт пива.
Любили одну и ту же музыку, интересовались одной и той же субкультурой, обменивались книгами Джона Кинга, Хорнби и прочих Бримсонов.
