Сказать, что мне было неприятно, – не сказать ничего.
Мне было больно.
Вот ведь, блин…
Крылья…
…Ужином нас накормили на славу.
По принципу – все, что в печи, на стол мечи.
Гуляй, рванина.
Ага…
Разварная картошка, сало от кабанчика дикого, сало от кабанчика домашнего, рыбка – свежая, копченая и соленая, лучок и укропчик прямо с грядки.
Гвоздем программы стал огромный казан с ухой: тройной, как положено, с картошкой и морковкой, благо рыбы в соседнем озерце было: один раз с бреднем пройти – на всех хватит.
Ну и, конечно, самогон.
Хлебный, душистый первач.
Почти как у Федорыча.
Мужичонка, носивший, как оказалось, громкое имя Гавриил Рафаилович, не сводил с Ивана поистине влюбленных глаз.
Да что там мужичонка.
Стоило ему в лес сбегать, крикнуть, мол, возвращайтесь, то не бандюки, то Крылья пришли, – вся деревня сбежалась.
Стол всем миром накрывали.
И плату брать наотрез отказались.
Даже табачок, на который все посматривали с вожделением.
А курили самосад.
Крепкий, зеленый, с характерным запахом.
Я попробовал один раз затянуться, так чуть не помер.
Горлодер.
Блин.
Вот же они разочаруются, когда узнают, что мы здесь и вправду проездом…
…После ужина я пошел проверить караулы, а потом присел на улице, на сваленных перед домом Гаврилы бревнах, где уже сидели наши, крутились местные и тек неспешный, спокойный вечерний разговор.
Мужики рассказывали за жизнь.
Жизнь у них была, надо сказать, не очень веселая.
Собственно аборигенов в деревне было мало.
В основном, пришлые.
Примаки.
Кто с Вышнего Волочка, кто с деревушек по трассе, а пару семей вообще из самого Рыбинска занесло.
Ничо, места и работы всем хватало.
Вот только с Торжка не было никого. И что там произошло – никто не знал.
Знали только, что в городе была толковая власть.
Бандюганов там частью приструнили, а другой частью – тупо поперевешали.
Взяли под контроль ближайшие деревушки, фермы, плюс своих огородов достаточно было.
Словом, еды хватало, службы городские работали тоже вполне себе даже и сносно.
Не жировал народ, конечно.
Но и не бедствовали.
А потом в один день исчезли куда-то, а куда – так то никому неведомо.
Неведомо, и все.
Шепотом говорили, что ходили потом по городу священные Тройки, головами качали горестно.
Страшная и непонятная, кстати, штука – эти Тройки.
Потом как-нибудь расскажу.
А тут – один монах так даже плакал все время.
Но этих-то, страшных, спрашивать об исчезнувших и вовсе никто не стал.
Боязно было.
Тройки в деревне хоть и уважали, но боялись до судорог в желудке. Я, в общем-то, мужиков хорошо понимал.
И даже поддерживал.
Видел однажды, на что эти ребята способны.
Больше не хочется.
Тройки были реальной силой, более того, силой совершенно непонятной, не бьющейся ни в какой козырный расклад.
А я чего не понимаю – того еще больше боюсь.
Так, простите, учили…
…Федоров Двор, правда, по удаленности своей от местного центра цивилизации, «под Торжком» не был никогда.
Так – торговать ездили, меняться.
Но утрату эту переживал достаточно тяжело.
Потом обвыклись.
Куда больше их волновало, что Вышний Волочек, почитай, уже весь вымер.
Им-то в лесах – ничо, а в городке всех мужиков, кто боль-мень на ногах стоял, бабы поизводили…
Стоп.
Какие такие бабы?
Я сразу же вспомнил снайпершу-амазонку и насторожился.
Если она не одна такая сумасшедшая – это может быть по-настоящему опасным…
…Но к истории, которую рассказали аборигены, даже я, человек ко всему привычный, оказался абсолютно не готов.
Глава 6. Тень ушедшего дня
…Лет десять-двенадцать назад, рассказывали аборигены, монахини, жившие в скиту под Иверским монастырем, подобрали совершенно больную девку.
И, на всеобщую беду, выходили…
Девка оказалась сектанткой.
Черная.
Страшная.
Через некоторое время она и монахинь в свою веру перекрестила.
А матушку, которая воспротивилась, – зарезала, говорят.
Потом они и монастырь захватили, монахов поубивали да сами там жить стали, по вере своей.
И вроде им в вере той сама святая Богоматерь Иверская покровительствует.
Дальше начиналась совсем уже откровенная экзотика, потому как обычаи и обряды у этих «новых монахинь Иверских» оказались самыми что ни на есть изуверскими.
А главный смысл, докладывали северорусским быстрым говорком аборигены, там довольно прост – любая пожившая замужем баба согласится.
Будто все беды в мире от мужиков идут.
Вот и ловят всех мужиков окрест: кого сразу убивают, кого сначала используют.
Потом-то все одно убивают.
Да и пользуют не просто так, для любви, а чтоб дети были.
Девочек по-своему воспитывают, а мальчиков новорожденных в жертву Богоматери приносят.
На кол сажают, в смысле.
Причем, что характерно, – исключительно на осиновый.
Да так, чтобы тот прошел через самое темячко.
Особенно, вздыхал, крестясь на забор, наш Гаврила, – девки лютуют те, что помоложе.
Сиську себе отрезают одну, чтоб драться сподручнее было. Или не отрезают – прижигают с младых лет.
Этого Гаврила не знал.
Все одно – было противно.
Баб в монастыре, вроде как, кстати, много собралось.
Отовсюду ехали.
Уже все окрестные деревни заселили. Да и техники у них там много, оружья.
Богато живут.
А посты их – так вообще по всему Валдаю стоят, а ежели по трассе, так там аж от Вышнего Волочка до Великого Новгорода, древнего мертвого города, про который по местным лесам ходили истории одна страшнее другой.
