Мефодьич осмотрел ее и вынес однозначный приговор: детей у Тамары больше не будет никогда. Что-то там она застудила, когда пробиралась к нам по горам из своего родного Телави.
Андрей потом набил ему морду, но было уже поздно.
Тогда-то она и рассказала нам эту страшную сказку о том, как Бог-Отец и Бог-Сын предали Пресвятую Богородицу.
И потом рассказывала ее снова и снова, и сказка эта обрастала все новыми и новыми подробностями.
После она куда-то пропала, причем тела мы так и не нашли.
Андрей пытался ее искать, напрягал в том числе и местную агентуру, но тут подошли пробившиеся с боями части РЭК, голодные, злые, грязные, и мы вместе с ними начали пробиваться через мятежную Кабарду на Ставрополье.
Черт знает как, но нам это все-таки удалось.
Мы выжили.
А про Тамару решили, что погибла.
Черт.
Лучше б так оно и произошло.
Но, выходит, она все-таки выжила.
На нашу беду.
В этом я уже и не сомневался…
…Я отлепил руки от висков и медленно потянулся за очередной сигаретой.
Пальцы мелко, противно дрожали.
– Значит так, милочка. Сейчас мы вместе встаем и идем смотреть твоих боевых подруг. Ты выбираешь из них одну, которая поумней, и мы ее отправляем к твоей Матушке. Она должна будет передать ей только одну фразу: с ней хочет говорить Гор. Остальное – на ее усмотрение. Мы будем ждать здесь. Поняла?
Настена кивнула.
В ее большущих зеленых глазах диковатой новгородской ведьмочки плескался страх.
Тяжелый такой страх.
Неподдельный.
Кажется, она что-то поняла.
Поздно, девочка.
Я уже просто не умею останавливаться…
…Я приказал отряду разбивать полевой лагерь, используя укрепления блокпоста, и приготовился ждать, отдав кое-какие распоряжения Веточке и Гураму.
Ждать пришлось долго, целый вечер и целую ночь.
Под утро у лагеря стояла целая бригада амазонок.
Я прикинул – эдак человек триста.
Судя по всему, Тамара меня запомнила.
И неплохо.
Нас вежливо разоружили и под конвоем доставили в Иверский монастырь.
Я на секунду представил, как хреново придется ребятам из подразделений Иветты и Абхаза: Тамара никогда не была дурой, и сейчас ее амазонки перебирают окрестные леса кустик за кустиком.
Фигня.
Все равно не найдут.
Эти девчонки не воевали в чужих горах, где для того, чтоб тебя не заметили, нужно стать камнем или бугорком земли.
А в родных-то лесах…
Разберутся.
Не маленькие.
В монастыре нас разделили: отряд устроили на заднем дворе, в одном из флигелей, а нас троих – меня, Пупыря и Ивана – развели по отдельным кельям. Обед и ужин нам тоже принесли, что называется, по месту жительства, так что пообщаться не удалось.
К этому я в принципе был готов.
А вот к запрету на курение – нет.
Пришлось скандалить.
К счастью, помогло.
Матушка, видимо, решила не злить меня по мелочам.
И это правильно.
Но расслабиться все равно не удалось. Слишком хорошо я знал, что это такое – фанатики.
Доводилось встречаться.
Я весь день и всю ночь провалялся на узкой монастырской койке, ожидая какой-нибудь гадости.
Причем в абсолютно голом виде.
Одежду взяли – якобы постирать.
Господи, бред какой.
Они нас что, совсем за идиотов держат?
Интересно, что я такого опасного мог в подштанниках-то пронести?
…Тем не менее с утра я был в форме.
Привычка.
Мне даже побриться разрешили перед завтраком…
Когда меня отконвоировали в келью к Матушке, Иван и Пупырь были там.
Разговор с ними, по всей вероятности, уже состоялся.
Мне было плевать.
Это действительно была она.
Тамара.
Почти не постаревшая, она сидела за старинным письменным столом на стуле с высокой спинкой, гордо держа свою маленькую рыжеволосую головку с острыми, точеными, хищными чертами лица, и смотрела на меня пронзительными черными глазами.
Восхитил антураж: на ней были ослепительно белое полумонашеское одеяние, капюшон небрежно откинут назад, рыжие волосы уложены короной. Мне говорили, что когда она выходит из монастыря, переодевается в черное.
Черная Мать.
Так ее вроде по деревням окрестным зовут.
А за спиной, на белой стене, на длинном черном кожаном ремешке висели мужские фаллосы разной степени засушенности.
Один был совсем свежий.
Ну и что.
И не такое видали.
По обе стороны неистовой Матушки застыли две амазонки в белой униформе с тяжелыми «Стеблиными» в предусмотрительно расстегнутых белых кожаных кобурах.
Н-да.
Я прошел в глубь просторной кельи и небрежно рухнул в единственное свободное кресло.
Мучительно хотелось курить, но это было бы уже явно слишком.
И так мое поведение можно было расценить как верх наглости.
Пупырь, по крайней мере, зашипел.
Насрать.
Я поглядел Тамаре в глаза.
Ее взгляд было нелегко выдержать даже мне.
– Ну, здравствуй, Тамара…
– Здравствуй, Гор, – голос ее был ровен и бесстрастен. Я подобрал ноги под сиденье кресла и наклонился вперед, слегка смещая центр тяжести. Со стороны это должно было выглядеть вполне естественно. – Уж и не думала, что удастся свидеться…
Я пожал плечами:
– Знаешь, я тоже. Мы искали тебя тогда…
– Я знаю, – едва уловимым движением она поправила рыжий локон. – Я не хотела, чтобы вы меня нашли. А раз я не хотела, вы и не могли найти. Никогда.
…Я бы на ее месте не был так самоуверен.
Если б тогда к нам тогда не пробились полуразбитые части РЭК, если б там не было такого количества раненых…
Но это – так.
Детали.
По большому счету, никому не интересные.
Я промолчал.
– Ты из прошлого, Гор. Ты не виноват, и все же такие как ты должны уйти. Чем раньше, тем лучше. Но пока вас много, я вынуждена мириться с этим. Он, – она кивнула в сторону Пупыря, – рассказал мне о вашей беде. Что ж. Я могу помочь. Но за каждый воз продовольствия вы мне будете привозить десять мужчин. Молодых. Здоровых. Не наркоманов и не отребье. Закованных в наручники и с отрезанными языками. Это не условие для переговоров. Это ультиматум. Вам нужна еда, мне – инструменты для размножения. Первых я возьму уже сейчас. Это те, кто пришли с вами. Вас троих я отпускаю. Вам дадут образцы продовольствия и проводят до безопасной дороги. Это все.
