Он собрался:
– Это можно. У вас – свобода передвижения…
Я только головой покачал.
До чего же человек все-таки гнилая по самой своей сути и подлая тварь.
Особенно если дело касается себе подобных.
Хотя, с другой стороны, своя жопа – ближе к телу, тут уж не поспоришь.
Но все равно противно…
– А свобода личной жизни? – хмыкаю ему прямо в лицо. – Между прочим, это моя женщина!
– Да знаю я. Поэтому и пришел…
…Шли долго.
Минут эдак пятнадцать.
Потом впрыгнули в какое-то подобие дрезины.
Стены галерей были целиком покрыты прихотливой резьбой по камню.
Я еще раз удивился – сколько труда вложено…
…«Ристалище» представляло из себя довольно большой по размерам зал. В металлических кольцах, закрепленных на стенах, жирно чадили факелы.
Народу – тьма тьмущая.
Причем одни мужики. И все поголовно – бородатые.
Я почувствовал себя, скажем так, несколько неуютно.
Мне тут, мягко говоря, не нравилось.
Хотелось наверх, на волю.
Причем чем быстрее, тем лучше.
Осталось только местные дела поскорее закончить.
Ага…
…В центре, в очерченном чем-то и посыпанном опилками круге – два полуголых мужика в круглых металлических касках.
В руках – что-то напоминающее кирки.
Разминаются.
Нас заметили.
И первой, кто это сделал, была Красотуля.
Визжала она отменно.
Даже в неровном свете факелов был заметен приличных размеров бланш под левым глазом.
Молодец, девочка!
Из толпы вышел Никита.
Глянул на Матвея неодобрительно:
– Привел все-таки…
Я шагнул вперед:
– Предупреждаю, – стараюсь говорить как можно более ласково. – Если выйду отсюда живым – соберу всех, кого смогу. Обращусь к Крыльям. К отцу. И тогда мы выжжем ваше крысиное гнездо. Напалмом. А если не выйду – папаша вас сам найдет, даже не сомневайся. Он из тех, кто всегда платит по счетам за электричество. Ты меня понял?!
Он отшатнулся.
Понимаю.
Я бы и сам себя испугался.
– А если все-таки не выйдешь? Уверен, что Князю доступно даже то, что спрятано под землей?!
– Нас будут искать, – я твердо посмотрел ему в глаза. – Куда и зачем мы идем, ни для кого не секрет. И где мы пропали, не так уж трудно сообразить. А папаша у меня, врать не буду, мужичок мозговитый. И злопамятный. Я его, правда, давненько не видел, но не думаю, что он так уж сильно изменился…
Вряд ли это было правдой.
Но Никите откуда знать.
Он только тяжело вздохнул и отвел немного виноватый взгляд в сторону:
– Знаю… Я им говорил.
– И что?
– Я в меньшинстве. Один из этих, – он кивнул на арену, – член президиума стачкома. Потомственный.
Вот как?
У них здесь даже завелась своя аристократия?
– Я могу участвовать в поединках?
Он опять отвел глаза:
– В принципе, можешь. Обычай это позволяет…
– Но?!
– Ты – не шахтер.
– И что?
– Тебе не положено кайла. Это священное оружие горняков.
– А что положено?
– Ничего…
Так-так-так…
Интересные вы ребята.
Мы самые крутые!
С нами может любой подраться!
И мы обязательно победим!
Потому что мы – мафия, тьфу ты, блин, – шахтеры!
Особенно, ежели наш противник будет с голой пяткой на танк прыгать…
Ну, что ж…
Пятка, кстати, – тоже оружие.
– Знаешь, меня это не остановит…
Он впервые посмотрел мне прямо в лицо.
Улыбнулся.
Видеть слегка смущенную и даже какую-то застенчивую улыбку на суровом бородатом лице было довольно странно.
– Я догадывался, – вздыхает. – Поэтому и не хотел, чтобы Матвей тебя приводил. Учти, они оба – мастера. Я помогу тебе. Если сумею.
Блин.
Опять политика…
…Он неторопливо пошел в сторону высоких каменных кресел.
Что-то вроде мест для VIP-персон.
О чем они там разговаривали, я не слышал.
Зал разгоряченно гудел.
Неожиданно раздалось «бом-м-м».
Гонг?
Колокол?
Без стакана все одно не разберешься…
Никита поднялся на что-то, весьма напоминающее трибуну:
– Братья шахтеры!
Зал затих.
– Чужак говорит, эта женщина – его собственность. И вызывает на поединок любого, кто хочет ее у него отнять. Согласно обычаю это его право.
В зале раздались недовольные голоса.
Зрелище откладывалось.
– А чего я с ним драться-то буду? Кто он такой, твой чужак?!
Батюшки, негр!
Да нет, два негра!
Тьфу ты, пропасть.
Нет.
Ошибся.
Просто оба поединщика намазались какой-то черной дрянью.
Типа армейского гуталина.
Наверное, это должно символизировать ту самую угольную пыль, мать их так…
– Кто бы ни был – он в своем праве.
– Это я в своем праве! – выкрикнул один из бойцов, больше напоминающий серьезных таких размеров тумбочку.
Невысокий рост, широченные плечи, чудовищное самомнение.
– Я здесь хозяин! – орет. – Мой прадед был шахтер! Дед был шахтер! Мой отец остался в завале! Моя мать родила меня в шахте!
Вот, блин, нашел, чем гордиться…
– В каком он праве? – продолжал разоряться «горняк». – С каких пор стачком слушает наземников?!
И плюнул в мою сторону.
Слюна была длинной, черной и тягучей.
Хорошо, что не долетела.
Иначе я убил бы его прямо сейчас, не дожидаясь поединка.
Не люблю, когда в меня плюют.
По-моему, простительная слабость.
Ага.
Никита помолчал, набрал в легкие воздух:
