Молодогвардейцы, ставшие гномами.
Покалеченный мной, а потом изгнанный на верную смерть своими же братьями шахтер.
Кумачовые полотнища и чадящие факелы.
Электрические лампочки на касках.
Драгоценные самоцветы, вплавленные в стальные короны.
Обтянутая алым шелком трибуна с графином.
…Я потерял сознание.
Когда я очнулся, на меня лили воду.
Рядом седобородый председатель что-то втолковывал вожаку Крыльев.
Я попытался сфокусироваться.
Со зрением не получилось.
Слух же вроде бы вернулся.
Если все это, разумеется, не было галлюцинацией.
– …Это ничего, это у него нервная система хрупкая. Подземная болезнь. На волю его надо. Мы-то здесь, почитай, всегда, а он… Ничо, отойдет. Правда, ежели уж так случилось, то быстрей решать надо. Да наверх подымать бедолагу. А то может и умом тронуться, у нас такое бывало…
Умом трогаться отчаянно не хотелось.
Я приоткрыл глаза.
Мир немного повращался и замер.
– О, гляди-ка. Очнулся.
Я поманил седобородого рукой. Слушалась она плохо, но говорить я мог еще хуже.
– Что говоришь?
Я опять попытался вытолкнуть слова.
– Что?
– Несите меня наверх. Я отведу ваших послов к отцу…
И снова потерял сознание…
…Был вечер, и был ветер, и было холодно лицу и рукам.
А туловищу и ногам почему-то было тепло.
Я заворочался и засунул руки под шкуру.
Шкуру?!
Я попытался сесть, и с третьей попытки мне это наконец-таки удалось.
Тело вело себя предательски, но с ним можно было бороться.
Рядом горел костер, и у костра стругал десантным ножом какую-то дощечку Чарли.
– О, командир! – радуется. – Ты как? Очнулся?
– Давно я здесь?
Чарли усмехается.
– В общем-то, – фыркает, – третьи сутки. Они тебе постоянно какую то гадость вливали, говорили – так нужно.
– Что со мной было-то? – мямлю.
– У тебя это… болезнь какая-то подземная была. Типа, ничего сверхъестественного. Говорят, нервная система хрупкая. – Чарли заржал: – Что-то я этого раньше не замечал…
Я вообще-то, думаю, – тоже…
А Чарли – знай себе строгает.
– Мне, Гор, в их норах тоже, – жмет плечами, – как-то не по себе было. Вот и попросился с тобой наверх.
– А где остальные?
– Да кто где… Веточка со своими ребятами в рейд ушли, дорогу разведывать. Послезавтра вернутся. Гурам, слава Богу, поправляется потихоньку. Вожак этих… шахтеров… агитировать пытается. Они, правда, ни в какую. Машка твоя вон, в палатке спит. Боб, который полицай, по штольням лазает. Понравилось ему у них. Я здесь дежурю…
– Понятно. Выпить есть?
Чарли радостно потянулся.
– А как же. Что мне у них понравилось, так это их водка. А вот остальное… – Чарли махнул рукой.
Я понял.
Мысль о том, что возможно снова придется спускаться под землю, холодила сердце и заставляла руки предательски дрожать.
Нет, ребята.
Мое место здесь.
На поверхности.
– Ну, если есть, так что сидишь?
– А тебе можно?
Я заржал:
– Ты прямо как еврей, Чарли. Только они на вопрос вопросом отвечают.
– Понял, – ухмыляется. – Ща схожу…
Я подтащил заменявшие одеяла овечьи шкуры поближе к костру.
Взял ветку, разворошил угли.
Подбросил дров.
Благодарный огонь сыто заурчал.
Порылся в карманах брошенного Чарли бушлата, нашел там початую пачку сигарет.
Прикурил от уголька.
Хорошо.
Вскоре вернулся сержант с флягой.
– Слышь, капитан, – вздыхает. – Машка, девчонка твоя, просила разбудить, как очнешься…
– Она давно легла?
– Недавно. Трое суток от тебя не отходила. Повезло тебе, Гор. В очередной раз…
– Тогда пусть спит, – киваю.
Чарли кивает в ответ.
– И правильно, – соглашается. – Хорошая, кстати, девушка. Маленькая только еще совсем…
Мы распили флягу великолепной шахтерской водки под холодное мясо и воспоминания о прошлом.
Потом я снова заснул.
Следующее утро обещало быть солнечным и счастливым.
Глава 11. Дикие земли
…Почти неделю я заново учил свое тело слушаться хозяина.
Отжимался.
Подтягивался.
Занимался любовью с Красотулей.
Бегал.
Кидал ножи.
Вгонял себя в форму.
В промежутках строил планы на будущее.
Беседовал за жизнь с неимоверно быстро выздоравливающим после ранения Гурамом.
Абхаз уже ходил, но бегать еще не мог.
Ничего, всему свое время.
Были бы кости…
Вечерами мы с Машкой ходили сидеть на верхушках отвалов старинных шахт. Эти когда-то рукотворные холмы уже давно поросли высокой травой и густым колючим кустарником.
Но видно с них было по-прежнему далеко.
Здесь, в самом сердце уже не совсем человеческой страны шахтеров, было удивительно безопасно.
Даже густой колючий кустарник – «зеленка» не вызывал у меня безотчетного, десятилетиями нарабатывавшегося страха.
Наоборот.
Мы собирали черные ежевичины и кормили ими друг друга с ладони.
А потом хохотали, целуясь иссиня-черными, измазанными ягодным соком губами.
А потом нам становилось не до смеха, дыхание учащалось, и мы вновь и вновь любили друг друга.
До изнеможения.
Это было здорово.
Но «Стеблин» с досланным в ствол патроном всегда был засунут за пояс так, чтобы достать и снять с предохранителя меньше чем за одну секунду.
Второй приматывался к голени.
На всякий случай.
От этой привычки, видимо, мне уже не избавиться.
Никогда…
…Там же, на гребне старинного отвала, она мне призналась, что у нее задержка.
Я сначала не понял.
