Соплячка и есть соплячка.
Придется отучать.
Потом.
Когда руки дойдут.
Надеюсь, разумеется.
Ага.
К тому же все в отряде, включая и нас самих, кажется, окончательно уверовали в серьезность наших отношений и бдительно следили за их развитием.
Девочка, что называется, «пришлась ко двору».
Бывшая шлюха и стукачка, нынешняя полицейская шкура с явным фашиствующим уклоном.
И тем не менее, тем не менее…
Если браки заключаются на небесах, то заведующий тамошним загсом – конченый придурок.
Но приходится терпеть.
И не роптать.
От меня, впрочем, тоже, справедливости ради сказать, – не цветами пахло…
Я, врать не буду, чувствовал себя полным, но оттого не менее счастливым идиотом. Как в дурном романе конца позапрошлого века: еду к отцу за благословением.
Дурдом какой-то…
…В один из ленивых осенних вечеров, наполненных тем понятным только солдату блаженным бездельем, когда начальство что-то решает, работы нет, ужин сытен и точно знаешь, что сегодня ночью не предвидится ни боевых, ни учебных, к нашему костерку пожаловали гости.
Чечены.
И я их, к сожалению, знал…
…Мы тогда брали караван.
Очень важный, по крайней мере, так нам сказали в штабе.
Оружие.
То самое оружие, из которого нас потом будут убивать.
Мы ненавидели такие караваны.
И вложили в короткий яростный бой всю свою ненасытную ненависть к тем, кто пытался нас, таких молодых, здоровых и веселых, убить, – и всю свою солдатскую злобу на три бессонные холодные ночи в чужих горах, когда мы даже не рисковали разжечь костерок, чтобы разогреть тухловатую пайковую кашу с тушенкой.
Пленных не брали.
Мы их вообще старались никогда не брать – лишний повод для «обменных похищений».
А труп – он и есть труп.
Его не обменяешь.
Так честнее.
Только вот караван оказался – не с оружием.
Медикаменты.
Мука.
Рис.
Пару мешков с анашой.
Так, мелочевка.
Я, помню, выматерил в рацию отцов-командиров и вызвал вертушки, чтобы нас забирали из этого дурдома.
Нефига спецназ в горах без толку мариновать.
Отцы-командиры, разозленные проваленной операцией и моими матюками, ехидно предложили подождать: в предгорьях якобы испортилась погода.
Может лечь плотный туман.
Я еще раз подробно объяснил этим мудакам из штаба армии, что они из себя представляют и кому я буду жаловаться.
Пообещал обязательно, ежели останусь их молитвами жив, навестить отцов родных с неофициальным дружественным визитом и дурным голосом скомандовал построение.
В этот момент он и заорал.
Ребенок.
Месяцев восьми.
А мы и не поняли, что яростно отстреливающийся «чех», успевший залечь и положивший двоих «спецов», – баба.
Молодая мама, так сказать.
Ну-ну.
Лис, здоровенный рыжий парень из-под Владимира, единственный среди нас, сопляков, имевший дело с детьми, отыскал в вещмешке убитой пеленки.
Через минут пять пацан, а это был именно пацан, здоровый и горластый, замолчал.
А мы стали думать.
Кормить нам его было нечем, да и тащить этот геморрой с собой, с боями пробиваясь в предгорья, – удовольствие значительно ниже среднего. Андрон сказал, что, судя по карте, рядом есть горское село, и мы с Веточкой и Лисом решили туда отправиться.
Подложить где-нибудь, утром начнет орать – отыщут.
Но они отыскали нас раньше.
Видимо, встречали караван и поспешили навстречу выстрелам.
Я их никогда не любил, но, надо признать честно, от пуль эти ребята не бегали.
…Они стояли в полный рост, перегораживая единственную тропу.
Трое.
Тропа шла по не очень широкому карнизу: метров шесть от скалы до пропасти.
Так что уклониться от комиссии по встрече мы бы не смогли при всем желании.
Правда, и они тоже.
В принципе, мы их могли снять.
И довольно легко.
Но зачем?
Если ни у одной из сторон нет шансов – надо договариваться. Я демонстративно отложил автомат, взял на руки завернутого в одеяло ублюдка и не торопясь пошел в их сторону.
После короткой гортанной перепалки навстречу мне двинулся один из «чехов».
Правильно.
Я бы тоже так поступил, и горская честь тут совершенно не при чем.
А вдруг у меня граната на взводе?
Лучше уж один, чем все трое.
Он подошел, и я увидел, что это совсем молодой парень.
Впрочем, это сейчас мне кажется, что молодой.
А тогда он был просто мой ровесник.
– Я Альвей Батыров, – сказал он с гордостью, будто я должен уметь разбираться во всех их именах и тейпах.
Ага.
Меня совсем другому учили.
– Это вы стреляли на перевале?
Я кивнул.
– Я капитан Князев, – представляюсь. – Ваши зовут меня Гор.
Он длинно выругался по-своему.
Значит, слышал…
Вот так и приходит мирская слава.
– Мы ждали груз оружия. А караван был с мукой. Вот, – я протянул ему опять заоравший комок. – Он остался жив. Шли отдавать…
У него был точно такой же «калаш», как и у меня. И пальцы, сжимающие ствол, побелели.
Это было видно даже ночью.
Но ребенка он у меня взял.
Посмотрел ему в лицо.
– Это Аслан, – шевелит бледными, как горный снег, губами. – Сын моей сестры.
Я еще раз кивнул в сторону перевала.
– Она там. Мы уйдем, – я посмотрел на часы, – через два часа. Потом можете идти. Ваша мука и лекарства нам не нужны. А коноплю мы сожжем.
Он сглотнул.
У них явно было недостаточно сил для того, чтобы драться с русским спецназом.
Мы могли запросто сжечь их аул.
Это он понимал.
Но ему все равно очень хотелось меня убить.
Очень.
Даже чуть больше, чем остаться в живых самому.
