Здесь я с ним, увы, просто не мог не согласиться.
Закон о понижении возрастного ценза явно оплачивали наркодилеры. И против были – только Крылья.
Остальные – «за».
– Что с дочкой-то, Кость?
– Ничего, – морщится, успокаиваясь. – Вмазал ей как следует по жопе, сгреб в охапку и – в молодежное Крыло. Лечат сейчас. Ну, и я… короче, записался… А что делать, капитан?! Они единственные, кто может обеспечить порядок. Я других, по крайней мере, не знаю. Пусть они фашисты, пусть хоть хрен лысый. Понял?
Я вздохнул.
Мне было жаль его дочь, но я сказал ему, куда он может засунуть свой «порядок».
В Крыму тоже был «порядок», сказал я.
А Веточке отстрелили яйца.
А его сестру здоровенные мужики затрахали до смерти…
А…
Да что там говорить…
Я ушел.
Точнее, уехал.
В Часть.
К Федорычу…
…Федорыч – это отдельная история.
Когда-то он был старшим прапорщиком. Заведовал столовой Четвертой бригады спецназа.
Потом, после войны, бригаду распустили.
А Федорыч остался.
А что делать?
Жена померла.
Сын погиб во время Крымской.
Дочка села на иглу, и следы ее потерялись где-то на просторах бывшей Федерации.
Ему просто некуда было идти, да и не хотел он уходить с насиженного места, рушить какое-никакое, а все ж таки налаженное хозяйство.
Попозже к нему примкнули несколько дембелей.
Потом – с десяток офицеров с семьями.
Потом…
Потом это место стали называть просто Часть.
Здоровущие мужики, с головой и руками, растущими оттуда, откуда надо, они быстро восстановили жилой городок, отстроились, запустили котельную.
Дисциплина там была жесточайшая.
Федорыч спуску никому не давал.
Строг был – аж до безобразия.
Когда некий майор завыступал, мол, что такое, здесь старшие офицеры, а командует какой-то одноногий прапор, – он просто-напросто пристрелил его из именного «Стеблина».
До того, как ему по глупости оторвало ногу, Федорыча не случайно знали как одного из самых жестких и решительных разведчиков знаменитой Четвертой бригады…
Такие дела.
Постепенно Часть превратилась в настоящее поместье.
Окрестная полукриминальная молодежь сначала немного повыеживалась, но после парочки показательных акций очень быстро подуспокоилась.
…А потом в Часть потянулись окрестные фермеры.
Угрюмые мужики тупо просились под защиту, готовы были платить чем угодно, даже своими драгоценными, по нынешним непростым временам, продуктами.
Федорыч, для порядку поломавшись, как правило, соглашался.
В хозяйстве все сгодится.
Еще через некоторое время ему удалось наладить полулегальную торговлю с городом.
В том числе – через меня.
Даже в первую очередь через меня, чего уж тут выкаблучиваться.
Вроде как все свои…
Легальных эмиссаров Мосгордумы, попытавшихся действовать методом продразверстки, Федорычевы мужики аккуратно развесили на виду, неподалеку от Окружной.
Что характерно, за шею.
И без всяких соплей.
И ведь не поленились, сволочи, проехать сто с лишним верст по откровенно криминальному Подмосковью.
Впрочем, как бы круто не чувствовали себя криминалы, до Федорыча им было ой как далеко.
Во-первых, мужики все у него были нюхавшие кровь и порох (и пацанов своих тому же учили).
Ну, а во-вторых, не всё, ой не всё вывезли со складов армейские чиновники, когда расформировывали бригаду.
Кое-кто из этих чиновников, кстати, потом даже прибился к Части.
Федорыч добро помнил.
Крылья, кстати, Федорыч, так же как и я, недолюбливал.
Но держал нейтралитет.
Не воевал.
Километров за пять до Части нас осветили прожектором. Здесь уже мои ребята веером не разъезжались и на прицел никого не брали.
У Федорыча не забалуешь.
Охрану на дальних блокпостах несли такие головорезы… мамочка моя дорогая.
Да и сами блокпосты укреплялись на совесть – не всякая «земля – земля» возьмет.
Впрочем, долго нас не мурыжили.
Отряд в Части знали и уважали – и как ветеранов, и как вполне надежных партнеров. Выделили сопровождение и отправили с миром к своему одноногому командиру.
Предварительно, естественно, позвонив, чтобы готовил баньку, – капитан изволил приехать.
И не один, так сказать, а в весьма приятном сопровождении.
…К баньке Федорыч относился серьезно.
Никакой водки, никаких девок.
Только самодельное пивко, очень даже, кстати, приличное.
Еще бы ему не быть приличным, когда мини-пивоварню, в прежние времена украшавшую один из лучших столичных ресторанов, я ему лично по частям приволок.
За что был вознагражден центнером домашней колбасы, бессчетным количеством копченых окороков и двумя бочками соленых грибов.
На вырученные за этот сумасшедше ликвидный в голодной Москве товар деньги мы закупили три бронированных «двенадцатых» «Хаммера» с курсовыми пулеметами и одним круговым стационаром каждый.
В бывшем Генштабе.
Бартерная колбаса при этом частично ушла на взятки.
Вот так-то, господа.
А что делать?
Зато Федорыч в каждый наш приезд топил баньку и угощал отряд холодным, с ледника, густым светлым пивом. В Москве за бочку такого пива, думаю, можно было бы купить вполне приличный особнячок, причем не очень далеко от центра.
Да вот не хранилось оно больше трех дней.
Технология не та.
А соответствующие консерванты Федорычевы «головастики» к нему пока что так и не подобрали.
Жаль, конечно.
Но – ничего не поделаешь…
…Банька была такая, как и положено.
С мятным и пивным паром, с березовыми, можжевеловыми и еловыми (для самых мазохистов) вениками. С воплями («Федорыч, пусти, сгорю-у-у… Твою мать!»), с купанием между заходами в прохладной воде чистого близлежащего озерца.
Словом, всем баням баня.
Почти как в прежние, теперь уже полузабытые и, можно сказать, легендарные времена.
