Варавва начал понимать характер этого человека, в котором боролись достоинство и трусость, раскаяние и гордость.
— Ему было так легко явить Свое величие, — оправдывался Петр, — а Он этого не сделал! Его смирение потрясло меня, и я зарыдал не только над собственной слабостью, но и над Его нежеланием прославиться перед людьми! А отчаявшийся Иуда бросился к первосвященникам с криком: «Я согрешил, я предал кровь невинную!» Позже я узнал, что он кинул им под ноги те проклятые деньги и устремился прочь. Я встретил его, когда он бежал домой, как сумасшедший. Я пытался остановить его, но он меня оттолкнул: «Пусти! Я должен увидеть сестру — она меня уговорила совершить предательство, и я прокляну ее, прежде чем умру!»
— Всю прошлую ночь я бродил вокруг дома Искариотов, — рассказывал он дальше. — Никто не выходил из него, а сам я не осмелился войти и спросить об Иуде. Я ходил по саду, где мы беседовали с Юдифью, потом ноги сами понесли меня в Гефсиманию… Он там… Он провел много часов в одиночестве.
Петр свернул к небольшой рощице.
— Он сейчас недалеко от того места, где предал Учителя! Мы отнесем его домой, и пусть Юдифь, ждущая его возвращения, радуется!
Старые оливковые деревья, раскинув свои толстые ветки, словно преграждали путь любопытным прохожим, но Петр, нагнувшись, прошел под ними. Мельхиор и Варавва не отставали.
Ветра не было, но густо переплетенные между собой ветки таинственно покачивались, листья перешептывались о недавно увиденом — о мучительных угрызениях страдающей души, об ужасе юного грешника, умершего по своей воле такой же как эта ночью.
Глава XXII
Иерусалим веселился. В каждом доме светились огни, а из распахнутых дверей и окон доносились звуки музыки. Продолжался праздник Пасхи. Те, кто днем умирал от страха во время землетрясения и затмения солнца, радовались, что все их ужасы позади и грозные явления больше не повторились.
Все отдавали дань мужеству Назорея, с достоинством принявшего смерть, но никто не спорил, что все-таки следовало казнить Его. Он был опасен, Он хотел изменить весь мир. Нет, хорошо, что Его распяли! Кое-кто глубокомысленно качал головой и вспоминал что-то смутное, бессвязное про греческих и римских философов, искавших истину и ненавидевших ложь.
— Назарянин был из таких, — говорил старый законник, беседуя со знакомым. — Он сродни Сократу, также любившему истину и погибшему из-за нее. Но Сократ был стар, а Распятый сегодня молод, смерть же молодых всегда вызывает жалость. Но этот сумасшедший Пророк проповедовал вечную жизнь… Избавь нас, небо, от другого мира — нам и этого достаточно. Даже если бы и существовал иной мир, никто из нас не достоин его! Мы умираем — таков конец человека, и никто еще не воскресал из мертвых!
— А Назарянин заявлял, что Он воскреснет! Старый книжник усмехнулся.
— Из всех произнесенных глупостей эта — самая большая! Несомненно, что последователи Распятого Назарянина непременно выкрали бы Его тело, а потом клялись, что Он воскрес, но Каиафа предпринял все меры, чтобы этого не случилось…
— Посмотрим, — задумчиво сказал приятель законника.
А во дворце римского правителя Иудеи царила глубокая тишина, установленная по приказу Юстиции, обеспокоенной здоровьем супруга, и никто не осмеливался нарушить это повеление — стражники замерли у входа, как истуканы, слуги ходили неслышными шагами.
Только фонтан, устроенный на дворцовой площади, забавлялся струей и, бросая воду в каменный бассейн, словно разговаривал сам с собой. Его бормотание молча слушали белые розы, казавшиеся кусочками бледного шелка, прибитого к стене.
Вдруг настойчивый голос у ворот разбудил царившее безмолвие.
— Мне необходимо видеть Пилата, — сказал почтенного вида иудей начальнику стражи.
— Правитель никого не принимает, — ответил тот. — Или ты хочешь, чтобы меня за непослушание распяли, как Назарянина?
— Мое дело касается именно Его… Скажи, что Иосиф Аримафейский просит аудиенции…
Офицер ушел в дом и вернулся в сопровождении управителя.
— Юстиция примет тебя, если речь идет о Человеке из Назарета. Пилат принять не может… — сказал управитель.
— Отведи меня скорее к своей хозяйке, — сказал тревожно Иосиф. — Дорога каждая минута…
Служитель провел посетителя в крытый дворик, украшенный множеством цветов и освежаемый струями воды, льющейся из разинутой пасти льва в бассейн желтого мрамора. Оставшись один, Иосиф стал нетерпеливо ходить по узорному каменному полу.
— Так ты из тех, кто добивался смерти Христа? — произнес женский голос.
Увидев неслышно появившуюся жену Пилата, советник растерялся. Его смутил пристальный взгляд темных глаз Юстиции, обладающей величественной римской красотой — в ней было больше суровости, чем нежности.
Наконец он ответил:
— Прошу тебя, благородная Юстиция, не причисляй меня к этим заблуждающимся людям. Если бы я мог, я бы отдал жизнь за Иисуса. Я разделяю Его учение, хотя и держу это в тайне от соотечественников…
— Значит, ты признаешь в Нем Бога? — сказала Юстиция, пытливо глядя на посетителя.
— Если Бог когда-либо спускался на землю, то это Он…
— Значит, Он жив?
Иосиф Аримафейский смотрел на Юстицию недоуменно.
— Он умер, Его распяли!
— Разве Бог смертен? — темные глаза Юстиции странно заблестели. — Разве смерть может победить Божественный Дух? Ты уверен, что Он действительно умер?
Советник из Аримафеи не знал, что ответить. После некоторого колебания он решился произнести:
— Насколько об этом может судить человек, жизнь покинула Иисуса. Сняв Его с креста, палачи убедились в этом и даже не стали ломать Его кости, что сделали они с телами двух преступников, казненных рядом с Ним.
Строгое лицо римлянки побледнело.
— Но если Пророка нет в живых, то какое дело привело тебя сюда? — сказал она с привычной гордостью, перед которой склонялись все окружающие жену грозного правителя люди.
— Я пришел за разрешением похоронить Его в моем склепе. Умерев, я могу лежать и в худшем месте, а в эту гробницу хотел бы положить тело Того, Кто, по моему мнению, Христос, хотя Его и распяли… Получив согласие Пилата, я навсегда останусь должником милосердия Рима…
Юстиция невольно улыбнулась, слушая льстивый оборот последней фразы, потом брови ее сдвинулись и лицо приняло обычно строгое выражение.
— Я бы хотела тебе помочь, но у меня нет власти дать это разрешение, а Пилата мучат кошмары… Но подожди…
И она скрылась между мраморными колоннами.
Иосиф глубоко вздохнул и, глядя на фонтан, старался понять, почему сердце его бешено застучало и мысли спутались, когда он услышал вопрос: «Ты уверен, что Он действительно умер?» Так ничего и не решив, он снова увидел Юстицию.
