Солдат Адилье был среди тех воинов, которых Наполеон бросил
на взятие Москвы. Помните, чем кончилась затея? Великого француза вместе с
остатками его армии погнали назад по разоренной Смоленской дороге. Мороз в тот
год, по свидетельству историков, стоял страшный. Пехота Наполеона попросту
замерзла. Солдатик Адилье свалился у околицы одной из деревенек, он явно
приготовился умирать. И тут его пожалела простая русская баба. Вскоре по селу
забегали черноволосые, щуплые, носатые дети. Вот так и появился на Руси род
Адилье. Интеллигентов в нем днем с огнем было не сыскать. Лишь отец Николетты,
никогда не виденный мною дед, сумел получить образование и перебраться в 1902
году в Москву. После большевистского переворота он сделал карьеру партийного
работника, ухитрился не попасть в сталинские лагеря и погиб при взятии Берлина.
Мать Николетты умерла, мою маменьку воспитывала дальняя родственница. Впрочем,
подробностей я не знаю. Николетта, рассказывая о своем детстве и отрочестве,
всегда путается в деталях. То она повествует о своей жизни в огромной квартире,
набитой антиквариатом, то вдруг ненароком бросает фразу:
– Тетка всегда злилась, если я тратила всю воду из
душа, ей потом приходилось идти к колодцу.
Короче говоря, правды о юности маменьки я не знаю.
Достоверно сообщить могу лишь одно: она была очень красива и сумела выйти замуж
за моего отца, который к моменту свадьбы уже стал подающим надежды писателем.
– Вот смотри, – журчала тем временем Николетта,
выкладывая на стол огромный альбом с фотографиями.
Я вздрогнул. Нет, только не это. Попался, словно глупый
карась, на крючок! Какие тайны! Сейчас начнется демонстрация снимков. Николетта
имеет жуткую привычку заставлять людей любоваться своими изображениями,
сопровождая просмотр комментариями, типа:
– В меня были влюблены все великие! Писатель N, актер
С, композитор К и даже сам Р! Вот! А это платье…
И понеслось… Впрочем, слушать в первый раз истории было
интересно, во второй – забавно, в третий – утомительно, ну а в четвертый,
десятый, сотый – просто невозможно. К тому же маменька энергетический вампир:
посидев около нее более пятнадцати минут, я ощущаю резкий упадок сил,
головокружение и полнейший дискомфорт.
– Извини, Николетта, – резко сказал я, – меня
ждет прораб. Неудобно опаздывать.
– Сообщи ему, что придешь позднее, – рявкнула
маменька, – говорю же: дело чрезвычайной важности.
Я вытащил телефон, набрал номер и услышал звонкий девичий
голосок:
– Алло.
– Это номер прораба Бондаренко?
– Да.
– Можно его к телефону?
– Кого его?
– Прораба, – повторил я, – наверное, Евгения,
простите, у меня тут на бумажке написано Е. Бондаренко.
– Прораба Евгения Бондаренко нет, – захихикала
девица.
– Вы его увидите?
– Ну…
– Сделайте одолжение, передайте ему, что Иван Павлович
Подушкин не сможет приехать к полудню.
– Очень плохо! – отрезал голос. – А когда
господин Подушкин выберет время для разговора с прорабом Е. Бондаренко?
– Вечером.
– В двадцать один ноль-ноль пойдет? Раньше Е.
Бондаренко не сумеет.
– Да, спасибо.
– Ну и отлично, – повеселела девица и мгновенно
отсоединилась.
– Вава, – рявкнула маменька, – теперь,
наконец, можешь уделить мне пару мгновений?
Я молча кивнул и приготовился выслушать занудный монолог на
тему «Красавица Николетта и великие мужчины у ее ног».
Глава 2
Но маменька неожиданно удивила меня.
– У меня есть сестра, родная, – вдруг сказала
она. – Одно время я считала, что ей безумно повезло, потом сообразила: моя
жизнь намного более интересна, чем ее жалкое существование.
– Сестра? – изумился я. – Но почему ты
никогда о ней не упоминала?
Николетта скорчила кислую мину.
– Мэри – наша семейная тайна. Очень давно, еще до того,
как я свела знакомство с твоим отцом, она невесть где познакомилась с
иностранцем, американцем! Представляешь! На дворе социализм, а Мэри закрутила
роман с гражданином США! Вот это был пердимонокль!
Я покачал головой. Да уж, такое в стране, строящей
коммунизм, запрещалось категорически.
– Мало того, – вещала Николетта, – она вышла
за него замуж и укатила в Америку. Слава богу, это случилось до моего
замужества! Отец ее супруга был важной шишкой у себя на родине, кстати, он из
русских, какой-то верующий, его предки убежали за океан всей коммуной еще при
царе. Жили они очень обособленно, язык сохранили. Мэри улетела в Нью-Йорк, а мы
здесь остались, о нас она не подумала! Каково тут сестре придется! Заполнять
анкеты и указывать: ближайшая родственница живет в империи зла. Ужасно. В
общем, я потом осчастливила Павла, взяла его фамилию, ну и забыла про Мэри.
– Тебе это сошло с рук? – удивился я.
Николетта дернула плечиком:
– Ну да! Первое время, конечно, я вздрагивала. К
примеру, пришла я устраиваться на работу в театр, стала заполнять в отделе
кадров листок и вся потом покрылась. Вижу вопрос: имеете ли родственников за
рубежом? Сама не понимаю, как «нет» нацарапала. Дальше легче пошло, ну а потом
я про Мэри и впрямь забыла, пока письмо не получила. Честно говоря, я думала,
что она давно скончалась, никаких вестей много лет не было.
– И отец ничего не знал? – продолжал недоумевать
я. – И твои подружки?
Николетта скривилась:
– Когда я осчастливила Павла, он был никем, так,
заштатный литератор, неизвестный и непопулярный. Особых друзей у нас не
имелось. Это я сделала из него великого прозаика Павла Подушкина. Так вот, мы
встретились через два дня после моего приезда из Стеклова…
– Откуда? – изумился я.
Николетта покраснела:
– Не перебивай. Я, талантливая девочка, приехала в
Москву… ну да это неинтересно. Встретила Павла, и что, по-твоему, я должна была
ему через пять минут после знакомства заявить: моя сестра уехала в Америку?
Знаешь, в те годы так не поступали. Ну а потом я просто забыла о ней, появился
новый круг общения, иные заботы, мне пришлось целиком отдать себя семье: мужу и
сыну. В общем, сейчас ты едешь в аэропорт и встречаешь Мэри Иванофф из
Нью-Йорка. Вот тебе номер рейса и на всякий случай номер ее мобильного.
– Но как я узнаю старушку?
