Сегодня Глок раздал рекордное число почетных галстуков, значков, блейзеров, сертификатов и пожал много рук. Вообще говоря, он раздал столько призов, что те, кому ничего не досталось, чувствовали себя полными неудачниками. Когда он объявил, кто станет нашим начальником корпуса в 1992 году, Рэмбо схватился за голову, Жиртрест ужаснулся, а Гоблин покачал головой, точно ему только что нанесли предательский удар кинжалом в спину. Саймон помрачнел, а Верн вконец обезумел, схватившись за голову и вывесив язык изо рта, как Черныш. Один лишь я — в кои-то веки! — улыбался.
Нашим начальником будет Викинг.
Храни нас Бог.
Попрощавшись с Безумной Восьмеркой и Никчемной Шестеркой, собрал чемодан и побежал к Папаше сказать до свидания. Тот врубил на полную громкость классическую музыку и расхаживал по гостиной, дирижируя широкими взмахами трости.
— Бетховен, Мильтон! — проорал он, пытаясь перекричать шум. — Чистое волшебство и великолепие! Праздник жизни и гениальности. — Затем он уменьшил громкость и нацелил трость на меня. — Полагаю, юный Мильтон, вы пришли попрощаться?
Я кивнул и пожелал своему учителю счастливого Рождества, но его мысли уже улетели далеко.
— Не правда ли, время летит в твоем возрасте? Я показал ему свой дневник и сказал:
— Еще один год, сэр. Папаша улыбнулся и ответил:
— «К чему мне, — вопросил я безутешно, — талант, который зарывать не след?»
— «О своей слепоте», сэр, — без запинки ответил я.
Папаша усмехнулся и сказал, что «в стране слепых и одноглазый король». А потом прищурил один глаз и свирепо зыркнул на меня поверх очков. Я рассмеялся. Он закричал:
—Уходит!
—Преследуемый медведем! — крикнул я в ответ и вышел через кухонную дверь, а в гостиной снова заиграл Бетховен.
Приехал папа в дурном настроении. Сказал, что наш «универсал» совсем развалился, а ведь он только что из ремонта. На папе были синие шорты (подтянутые слишком высоко), шлепки и ярко-желтая футболка с надписью «Ура всем, кто любит бананы». Я велел ему не выходить из машины и чуть не сломал позвоночник, затаскивая чемодан в багажник.
Двигатель завелся не сразу. Папа заорал: «Ну, давай же, сволочь!» — а как раз в этот момент дорогу переходила миссис Холл. Она бросила на папу убийственный взгляд, а тот закричал: «Так-то лучше, детка!» — и взвинтил мотор, как гонщик. Я сделал вид, что ищу карандаш, и спрятался под приборную доску. Потом папа слишком громко врубил «Карпентерз», и я услышал смех и свое имя — Малёк. Не выглядывая из-под приборной доски, я стал считать секунды, отделявшие меня от свободы.
Таун-Хилл (конец...)
Все началось, когда у нас из-под капота пошел пар. Папа сказал, что это нормально и время от времени машина сама так делает. Но тут из-под моего кресла послышался зловещий свист. Папа решил, что это «Карпентерз», а не машина. «Универсал» содрогнулся и сдох, скатившись на аварийную полосу. Ударившись лбом о приборную доску, папа вырвал из магнитолы кассету и швырнул ее в скоростной ряд, где ее тут же переехал темно-синий БМВ.
Мы с папой оказались явно не на вершине мира, созерцая творение рук Божьих. Скорее, в Таун-Хилле на полпути домой, созерцая перспективу длительной прогулки. Папа сидел неподвижно, уронив голову на руль. Кажется, он бормотал: «Только не это, только не опять», повторяя эти слова снова и снова. Должен признать, это так называемое совпадение явно было сигналом от Бога. Я не знал, что значит этот сигнал, но не может ведь машина просто так дважды заглохнуть в одном и том же месте?
Мы поплелись по шоссе и направились в кусты на противоположной стороне дороги. А потом, свернув на узкую тропинку, ведущую в гору, очутились у ворот Таун-хиллской психушки. С дергающимся левым глазом, неестественно высоким голосом папа проговорил:
— Ты оставайся здесь. А я найду телефон и вызову маму. — Печально взглянув на меня, он вошел в ворота и зашагал по тропинке к дверям.
Он подошел к седовласому мужчине в длинном белом халате, который стоял у лестницы и держал в руках папку. Папа протянул руку для знакомства и прокричал:
— Совсем я сломался!
Мужчина в халате кивнул и что-то записал в папке. Папа повернулся и показал мне «о'кей». Я ответил тем же жестом. А потом человек в длинном белом халате обнял папу за плечи, и они медленно поднялись по ступенькам.
