«Да пока ты прибежишь…»
«Я быстро прибегу!»
Девица ворвалась в родные джунгли, нырнула в персональный схрон между корнями одигойи, сорвала с себя мешающее бегать платье, схватила наряд из шкуры склизня и помчалась дальше, одеваясь на бегу. Закончив туалет, Айри взметнулась по стволу терквойи вверх и продолжила путь, перелетая с дерева на дерево с помощью лиан. Направление она держала четко, ориентируясь на мыслеобраз Тича.
«Делай что хочешь, но не дай ему сожрать Ларса!»
«И как ты себе это представляешь? Он уже висит над ним и ножками дрыгает. Не-э, съест. Обязательно съест», — безнадежно вздохнул Тич.
Девушка зарычала и попыталась прибавить ходу, но скорость теперь зависела не столько от нее, сколько от силы гравитации и длины лиан, которые она использовала в качестве средства передвижения. Она прекрасно знала методы охоты цзыкуна. Эта ленивая тварь не любила суеты и предпочитала не делать лишних движений, а уж если жертва искупалась в ее слюне, то шансов у нее практически нет, обязательно соскользнет в ее жадную пасть.
— Обидно вот так во цвете лет закончить жизнь в желудке твари неразумной, — с горечью изрек в пространство юный граф. — Кажется, скоро я познаю, что такое смерть.
— Нет, это надо же, — фыркнула снизу жаба. — Эта безмозглая козявка называет меня тварью неразумной, а сама несет такую чушь!
— Почему чушь? — опешил Ларс.
— Как мы можем знать, что такое смерть, если не знаем, что такое жизнь?
— Ух ты-ы! — Ошеломленный глубиною этой мысли, Ларс завертелся, пытаясь достать что-то из сумы. — Послушай, гениально! Это надо срочно записать! — Держась одной рукой за кожаный ремень, граф вытащил из сумки походную тетрадь и даже застонал от огорченья, сообразив, что на весу писать не сможет.
— А зачем писать? — заинтересовалась жаба.
— Такие истины должны жить вечно, и надо сделать так, чтобы о них узнали все!
— Узнав истину утром, к вечеру можно помереть! — хмыкнула жаба и снова распахнула пасть.
— С ума сойти! — ахнул Ларс де Росс. — Еще один шедевр!
Жаба вновь закрыла пасть.
— Возможно, ты не так уж безнадежен. И ты серьезно думаешь, мои сентенции кому-нибудь нужны?
— Спрашиваешь! Еще как! Мои читатели от них ну просто офигеют!
— Да ты никак писатель?
— Да. Я прямо вижу, как мой рыцарь Роланд встречает по дороге мудреца и восторженно внимает, балдея от его гениальных мыслей.
— И много у тебя читателей?
— Полно. Как мне в издательстве сказали: весь Дагар от моих книжек угорает, и Фарландия их начала уже читать.
— А ты в своей книженции и про меня пропишешь?
— Конечно! В моем сюжете как раз такого поворота событий не хватало. Тебя как зовут?
— Цзыкун.
— То, что надо! Самое имя для мудреца, пропитанного мудростью тысячелетий.
— Надо же, и возраст угадал, — удивилась жаба. — Ладно, падай сюда, пропитывайся мудростью тысячелетий.
Еще один плевок заставил ремень седельной сумы соскользнуть с выступа скалы, и граф вместе с ней ухнул вниз. Приземлился мягко, прямо на язык цзыкуна. Жаба сплюнула его на землю и коротко распорядилась:
— Пиши.
Ларс протер глаза от скользкой слюны мудреца, вытащил из сумки чернильницу, перья, пристроил тетрадку на широкой лапе монстра и приготовился писать.
«Айри! Ты представляешь, он его уломал…»
«Цзыкуна заломал?» — от неожиданности девица чуть не сорвалась с лианы.
«Не, уболтал. Сидят, считай, в обнимку рядом, и он записывает его бред!»
«Фу-у-у… не спускай с них глаз, и если что…»
«То сразу доложу».
А граф тем временем внимал цзыкуну и строчил. Перо летало по бумаге, фиксируя каждое слово мудреца.
— Ты только в книжице своей меня не жабой, а старым мудрецом представь, — внушал цзыкун писателю.
— Обязательно. Хотя в виде такого монстра ты выглядел бы колоритней.
— Важна не форма, а содержание, — наставительно сказал цзыкун, недовольно пожевав губами.
— Еще один перл! — обрадовался Ларс, торопливо фиксируя и эту мысль на бумаге. — А не скажешь, цзыкун, как ты относишься к работе? Я часто наблюдал за слугами в замке отца, за кузнецами, плотниками. Одни работают с огромным удовольствием, словно играют, а другие злобно, с отвращением, и вечно чем-то недовольны.
— Найди себе работу по душе и больше никогда не работай, — изрек цзыкун.
Ларс замер, обдумывая эту мысль.
— А ведь и верно! — восторженно воскликнул он, вникая в суть идеи. — Если мне работа нравится, то я ее делаю с огромным удовольствием. Даже не работаю, а как бы играю. И если она мне нравится, то обязательно получится что-нибудь стоящее, и мне за это еще и денежки заплатят, хотя я свой труд даже за работу не посчитаю! Я играю! Гениально! — Перо опять помчалось по бумаге. — Послушай, а ты сам по этим принципам живешь?
— Конечно.
— И в чем состоит твоя работа?
— Сидеть вот здесь, созерцать звезды по ночам и думать о вечном.
— А как же хлеб насущный? — удивился Ларс. — Его когда-то надо добывать.
— Еще чего! Главное, найти правильное место в этой жизни, и хлеб насущный сам упадет в твой рот, — хмыкнула жаба, посмотрев наверх.
Ларс почесал затылок и решил, что эту тему лучше не обсуждать.
— Теперь о политике, мудрейший. Как ты относишься к властям предержащим и их подданным? В животном мире вроде бы все просто: есть травоядные, есть хищники. По сути: кто сильнее, тот и прав, а в обществе людей…
— Все то же самое. Только запутанней. Стража, суды, все это — зубы сильных, которыми они рвут глотки слабых. Так что общественный пирог едят сытые, а голодные идут под суд.
— Нет, ну надо же! На все у тебя есть ответ! Откуда так хорошо знаешь мир людей? Вроде в лесу живешь…
— Можно подумать, ты у меня первый, — облизнулся цзыкун. — По этой тропке не только горные козлы шастают. Иногда и контрабандисты попадаются. Порой целые караваны, заплутав в горах, сюда спускаются. А у меня принцип: наедаться про запас всегда выгоднее, чем голодать из приличия.
— Ух ты! Ну просто афоризм! — Перо вновь запорхало по бумаге. — Знаешь, я больше чем уверен, что скоро поклонники повалят к тебе толпами, чтобы приникнуть к истокам знаний и, так сказать, вкусить их плоды.
— На это и расчет, — плотоядно улыбнулась жаба.
Увлеченный писаниной юноша улыбки монстра не заметил.
— Эх! Если б не серьезные дела, я бы тут завис надолго. — Граф с сожалением поставил на бумаге точку и начал убирать письменные принадлежности в суму. — Но я еще вернусь. Этот роман у меня не первый и не последний, — похлопал юноша по суме и перекинул ее через плечо. — Мы еще потолкуем о смысле жизни!
