Парень только нервно сглотнул. Ощущение у него было как раз вот то самое – что огреб. Каменюкой и по башке. А теперь многострадальная голова кружится, тошнит и перед глазами невесть что – например, те самые разбойники, что пытались стопорнуть его в темном переулке. И шестеро горьких пьяниц, наливавшихся аракой в грязном чуме, куда хитрая уличная девчонка привела толстую жрицу. И семья – мать, отец, старики, и… мальчишка, моложе Хадамахи. С подворья, у которого толстуха останавливалась. Остальных он не знал, но был уверен – голубоволосая побывала и там! Он ведь чувствовал, чувствовал – что-то не так с ее блужданиями по нищей слободе, с этим ее любопытством! Если бы он не выжидал, если бы он раньше ее спугнул, может быть… может, мальчишка сейчас был бы жив. Или нет? Он перевел взгляд на незнакомых ему умерших. Или она просто улетела на другой конец города и люди стали умирать там?
– А вот эти… – он кивнул на жертв из двух других, не виденных им раньше семейств. – Они позже, чем все остальные, померли? Или раньше? – замирающим голосом спросил он. Вот сейчас ему скажут, что мальчишка и его родичи были последними жертвами. Что как он спугнул жрицу, так смерти и прекратились. Сделай он это раньше…
Тысяцкий поглядел на него очень странным взглядом:
– Не знает никто точно, в слободках временных свечей не держат. Только вот знахарь наш говорит, что, наверное… – он надавил на это слово, – они все… – тысяцкий широким жестом обвел выставленные в ряд гробы, – в одно время померли!
– Шайка, – неуверенно предположил дядя, – одновременно по всему городу убивали…
– Зачем? – оборвал его тысяцкий. – Ладно чукчи с гекчами, банда Ржавого Ножа и даже пьяницы в притоне – можно еще подумать, бандиты между собой разбираются! Но остальных за что? У них же не у всех и одежа есть! – он кивнул на закутанных в одеяла стариков. – С них, кроме душ в теле, и взять нечего! – тысяцкий уже почти кричал.
– Кому они нужны, души-то их, – устало вздохнул дядя и усмехнулся. – Разве что черным шаманам, на жертвы злобным албасы Нижнего мира.
– Храмовые сказки тысячедневной давности! – фыркнул тысяцкий и, понизив голос, добавил: – А в нашем стражницком деле я бы от черного шамана, ей-Тэнгри, не отказался! По крайности, они бы не теряли силу с приходом Ночи – когда для нас, стражников, самая горячая пора, чтоб ее Эрлик!
Хадамаха увидел, как помогающий с гробами тощий мальчишка вдруг замер. А потом медленно-медленно повернулся, уставившись на тысяцкого изумленными глазами.
Хадамаха досадливо дернул плечом – не следовало бы господину тысяцкому при чужих-то ушах такое говорить! Статья 18 Кодекса Снежной Королевы – «еретические измышления, противодействие политике Храма». Верное сожжение на Голубом огне! А ежели донесет мальчишка? Хадамаха настороженно уставился на тощего. Умгум, а парень-то знакомый! Тот самый хант-ман, что прибыл в город со скуластым «молодым господином» и прячущей волосы девчонкой-жрицей. Хадамаха стиснул кулаки. Девчонка-жрица тайком прибывает в город. Мальчишка из ее свиты оказывается на кладбище – и хоронит тех… возле кого крутилась другая жрица, толстенькая и немолодая!
– Еще жрица эта прилетела! – словно отвечая мыслям Хадамахи, буркнул тысяцкий. – Верховная Айгыр… А у нас в городе гора трупов!
– Бандиты да бедняки – верховной оно не интересно! – хмыкнул дядя.
– А если кто поважнее помрет? – возразил тысяцкий. И тысяцкий с дядькой переглянулись, а потом дружно покосились на Хадамаху, словно враз застыдившись своих слов. – Ладно, – себе под нос проворчал тысяцкий. – Больше для этих покойников и впрямь разве что черный шаман сделает. Все, можете хоронить! – повысив голос, крикнул он и, не оглядываясь, двинулся прочь с кладбища.
Топорик, которым хант-манский паренек обтесывал стволы, вдруг вывалился у него из рук. Мальчишка страшно побледнел, бросил вслед тысяцкому совершенно непередаваемый взгляд, круто повернулся и рванул прочь с кладбища. Только торбоза дробно затопотали в смерзшуюся землю.
Хадамаха невольно шагнул за ним, будто собираясь гнаться.
– Ты идешь? – нетерпеливо оглянулся на него тысяцкий.
– Да, господин тысяцкий, – буркнул Хадамаха, провожая глазами улепетывающего хант-мана. Если кинуться за ним сейчас – придется рассказать тысяцкому о драке с нынче мертвыми бандитами и, конечно, о толстой жрице! И о девчонке тоже! А вот этого Хадамахе делать вовсе не хотелось. Когда речь заходит о храмовницах, старшие дурными становятся! Стоит их бесстрашному тысяцкому только услышать, что какая-то жрица приходила к помершим – все, пропало! Скажет, что дела Храма – не их дело, да еще и присмотрит, чтоб Хадамаха по собственному почину разбираться не стал. Нет, Хадамаха все еще надеялся дознаться правды. А где тот хант-ман живет, он знает. Надо будет – найдет. И мальчишка неохотно потащился вслед за тысяцким.
– Для чего верховная к нам заявилась? – кивками отвечая на поклоны встречных, продолжал рассуждать тысяцкий.
– Так бедствие же! – поспешая за ним, откликнулся дядя.
– Если б только из-за бедствия, она б в Хант-Манск, к наместнице полетела, – покачал головой тысяцкий. – У нас хоть дворец верховных и стоит, а только ни одна из четырех жриц никогда в нем не бывала. Храмовницы селят там всяких, которые поважнее, вон, Содани из храмовой команды – как из столицы приехал, так при дворце и живет.
– Да-а, столичная знаменитость – он в задымленном чуме жить не станет, – покивал дядя, но тысяцкий его не слушал.
– Ох, неладно в городе! – обеспокоенно бормотал он. – Потому и сама верховная Айгыр здесь! Хотел бы я знать, чего она хочет?
– Верховная жрица Айгыр желает видеть игрока в каменный мяч именем Хадамаха! – провозгласил торжественный, громкий и… хорошо знакомый голос!
Хадамаха медленно опустил голову. Некоторое время он тупо глядел на напыжившегося маленького человечка, напрасно пытаясь понять – как синяя куртка храмовой стражи может сочетаться с голосиной Пыу?
– Ты, Пыу, с чего так вырядился? – раздался изумленный голос дяди, и Хадамаха понял, что глаза его не обманывают, – перед ним, важно выпятив цыплячью грудь, стоял Пыу в обшитой металлическими пластинами ярко-синей куртке храмового десятника!
– Нравится, да? Глядится, да? – на миг утратив всю свою напыщенность, Пыу завертелся на месте, давая возможность полюбоваться собой. – А я ведь говорил, говорил! Знатные господа – они с соображением, умеют ценить настоящих героев! Вот и достославные госпожи жрицы, они тоже, тоже…
– И как же это тебя госпожи жрицы оценили, а, Пыу? – тяжелым, как каменный мяч на темечко, и недобрым, как таежная глушь в Ночи, тоном поинтересовался тысяцкий, разглядывая вертящегося перед ним Пыу, словно пойманного за усы таракана.
Чуть не парящий над землей от гордости Пыу сдулся, как проколотый кожаный бурдюк.
– Ну так это… Вы ж меня сами с поручением в храм посылали… – опасливо поглядывая на бывшего начальника, пробормотал Пыу.
– И вот пришел ты, а жрицы во главе с настоятельницей уже бегут: «Ах, Пыу, герой Пыу, мы столько о тебе слышали: и как ты мзду у городских ворот отважно собираешь, и как во время дежурства в караулке бесстрашно дрыхнешь. Стань у нас десятником, Пыу, а то мы всем Храмом без тебя пропадем…» – продолжил тысяцкий. Его и без того раскосые глаза были зловеще прищурены, но даже сквозь узенькие щелочки, как сквозь крепостные бойницы, сверкало бешенство.
