– Замечания твои справедливы, но отданное тебе приказание объясняется несомненно важными соображениями, и тебе следовало бы знать это, дитя мое, – строгим тоном возразил Дахир.
Уржани с тревогой взглянула на отца.
– Ты прав. Прости мой неуместный вопрос. Но по твоему серьезному виду можно подумать, что тебя словно угнетает нечто. Не рассердился ли ты на меня за мою оплошность, или я вызвала твое неудовольствие чем-нибудь иным, может быть, по неведению, сделала какую ошибку? Иначе, что может тревожить тебя, раз мы – вне каких бы то ни было человеческих слабостей и волнений. Нам нечего опасаться ни болезней, ни смерти, в скором времени, по крайней мере; мы недосягаемы ни для бедствий, ни для недоброжелательства, ни для злобы людской.
Беглая усмешка скользнула по красивому и спокойному лицу Дахира при этих ее словах. Он ласково погладил Уржани по шелковистой головке и ответил дружески:
– Нет, милая, ты не сделала ничего дурного, и у меня нет оснований быть тобой недовольным. Правда, нам нечего бояться мелких, перечисленных тобою неприятностей, но остаются еще испытания, которые обрушиваются на мага, как и на простого смертного; чем выше поднимаешься, тем сложнее испытания на узкой тропе восхождения.
Ты забываешь, что мы избежали простой, обыкновенной смерти для того, чтобы сделаться законодателями и просветителями нового мира. Высшая воля поставила нас на этой земле не для того только, чтобы жить во дворцах, наслаждаясь окружающими нас роскошью и красотой, которые мы можем создать благодаря
нашим знаниям и магической силе. Нет, мы здесь для того, чтобы войти в соприкосновение с грубыми и дикими народами, способными уже, однако, воспринять цивилизацию. Человечество это, ведущее до сих пор почти растительную жизнь, созрело настолько, чтобы разделиться на народности, образовать царства и, сообразно степени своего умственного развития, приступить к великой духовной работе восхождения.
Дремлющая в растительном периоде своей жизни планета должна пробудиться для горячей умственной деятельности, а с нею вместе закипит также лютая борьба страстей: гордости, тщеславия, вражды и т.п. низменных побуждений. Тем не менее столкновение это послужит толчком к прогрессу и выкует сильные души, которые будут руководить народами.
В настоящую минуту мы еще стоим в самом низу лестницы, но в первом ударе, который всколыхнет человеческие массы, ты призвана сыграть роль и выдержать тяжелое, но достойное тебя назначение. Подчинишься ли ты ему безропотно и без отвращения?
Уржани подняла на него чистый и любящий взор.
– Я твоя дочь и охотно подчинюсь всякому наложенному тобою испытанию; ты ведь никогда не пожелаешь ничего, что превысило бы мои силы.
– Благодарю, дорогое мое дитя, за такое доверие, и не сомневаюсь, что ты окажешься на высоте своей задачи, хотя она будет тяжка! Ты лишишься благосостояния, которым пользуешься в божественном городе, будешь в разлуке с нами на некоторое время и в дикой обстановке должна будешь сохранить мужество, служить другим поддержкой и руководительницей, благоразумно применять свои познания, оставаться всегда кроткою и терпеливо ожидать часа своего освобождения. А теперь скажи, помнишь ли ты Абрасака?
– Противного ученика Нарайяны, который бежал, обокрав его? Да, помню. Он всегда внушал мне отвращение и особенно со дня моей помолвки. Абрасак явился с другими учениками поздравить нас, и тогда я случайно уловила жгучий взгляд его, пылавший нечистой страстью и бросивший меня в дрожь. Но Нарайяна был слеп относительно него и постоянно восхищался его умом, – с огорчением закончила Уржани.
Дахир улыбнулся:
– С этой стороны Нарайяна прав. Абрасак – человек исключительного ума и исполинской силы воли. На несчастье, нравственность его много ниже ума; тем не менее он совершит великие дела, и его легендарное имя переживет много веков. Хотя теперь он – только преступник, конечно, ослепленный гордостью и безумной, внушенной тобой страстью. Чтобы добыть тебя, он готов взять приступом небо и начнет с твоего похищения.
Густая краска залила лицо Уржани и тотчас сменилась страшной бледностью.
– И вы допустите этот омерзительный захват? Знаю, что права не имею роптать на решение верховных магов, но могут ли они желать моего позора? Неужели меня, беззащитную, отдадут во власть животной страсти этого грязного человека?
– Нет, конечно. Ты будешь ограждена от его насилия, и я сейчас вручу тебе оружие защиты. Принеси мне точеный ящик с моего рабочего стола.
Поставив ящик на окно, Дахир открыл его и достал тоненькую золотую цепочку с привешенным к ней медальоном в виде звезды, в центре которой дрожала и отливала разными цветами капелька какого-то неизвестного вещества.
– Надень на шею. Это громадной магической силы талисман; он устроен так, что придет в действие, как только аура Абрасака столкнется с твоей, и оттолкнет его; если же ты захочешь допустить его на близкое расстояние для разговора, например, или пожатия руки, то переверни звезду.
– Однако если он заметит, что я ношу талисман и прикасаюсь к нему, это животное сорвет его с меня; ведь он достаточно учен для того, чтобы понять магическую силу вещи, носимой дочерью мага о трех лучах.
– Не бойся. Он никогда и ничего об этом не узнает. Для его глаза звезда невидима. Что же касается способа призвать меня, говорить со мной и Нарайяной, или, наконец, чтобы видеть на расстоянии, что делается у нас, то мне указывать его тебе не для чего: ты получила достаточное для этого посвящение и сумеешь поддержать связь с нами, скрасив этим тоску изгнания.
– Но все-таки я должна расстаться с тобою, мамой, Нарайяной на неопределенное время и терпеть присутствие и дерзость этого отвратительного человека, – прошептала Уржани, и несколько горьких слезинок сверкнули на ее щеках. – Если бы я хоть знала, по крайней мере, как долго продлится моя ссылка? – с волнением добавила она.
– Продлится столько времени, сколько потребует борьба Абрасака с Нарайяной; первый будет добиваться удержать тебя, а второй – вернуть к себе обратно. Это будет первая сознательная война на планете, первое вооруженное столкновение, которое пробудит храбрость, соперничество, соревнование и самолюбие, словом – побуждение, разжигающее страсти и способности души человеческой.
– Но откуда возьмутся войска? Абрасак один, да и Нарайяна также. Где наберут они воинов? Потому что ведь маги не пойдут, конечно, драться, ибо их умственные способности, слава Богу, достаточно «пробуждены».
Дахир не мог удержаться от смеха.
– Не будь такой злой, Уржани, к нам, бедным магам. Что же касается войск, то они найдутся, будь покойна. Абрасак не один, в чем ты убедишься, когда водворишься в его дворце; а войска его будут состоять из самых грубых и диких существ, но уже стоящих на пороге прогресса. Нарайяна же, со своей стороны, будет во главе племен, взращенных миссионерами.
– Бедный мой Нарайяна, какой страшный удар нанесет ему эта утрата! А если мне предстоит уехать завтра, как было назначено, значит, я не могу даже проститься с ним. Или предполагаемое похищение еще не скоро состоится?
