Рассказ этот был прервал лакеем, который
доложил, что поверенный по делам Ричарда Федоровича желает немедленно же видеть
Клеопатру Андреевну.
Тотчас же все прошли в гостиную, где госпожа
Герувиль в высшей степени любезно приняла поверенного своего пасынка.
Пожилой господин, полный достоинства, после
обмена первыми любезностями, сказал со слегка смущенным видом:
Я имею к вам, сударыня, и к Ивану Федоровичу
не совсем приятное поручение.
Он вынул из портфеля письмо и подал его Ивану
Федоровичу, прибавив:
Так как я застал вас здесь, то позвольте мне
вручить вам письмо вашего брата. Но может быть вам уже все известно?
Нет, нет, я ничего не знаю! Не случилось ли
чего-нибудь с Ричардом?
Насколько мне известно, с ним ничего не
случилось. Известия же от него, вероятно, придут нескоро, так как в настоящее
время он находится в открытом море.
В открытом море! — вскричали все разом. — Это
невозможно! Он в Берлине.
Да нет же! Он уехал с одним своим другом, и
они решили посетить Египет, Индию и другие страны. Путешествие продолжится по
крайней мере три или четыре года. Ричард Федорович вышел даже в отставку, чтобы
быть вполне свободным.
Это известие, как громом, поразило всех, и в
комнате на минуту воцарилась мертвая тишина.
И он скрывал от меня свое намерение! —
пробормотала, наконец, госпожа Герувиль.
По-видимому, так, — спокойно заметил
поверенный. — Кроме того, мне поручено, сударыня, объявить, что этот дом продан
и что вам придется очистить эту квартиру в шестинедельный срок, так как новый
владелец желает занять ее лично для себя. Вам же мне поручено выдавать
ежемесячно по сто рублей.
Какое вероломство! Сто рублей без квартиры!..
Л Юлии и ее ребенку? — пробормотала, дрожа от бешенства, Клеопатра Андреевна.
Ничего; по крайней мере, я не получил никаких
распоряжений насчет госпожи Гольцман и ее дочери.
И насчет меня также? — осведомился страшно
побледневший Иван Федорович.
Он понял теперь к каким результатам привел
последний разговор с братом.
Вам мне поручено выдавать к каждому празднику
Пасхи и Рождества по двести рублей и, кроме того, единовременно триста рублей
на крестины. На имя Ричарда Федоровича мною приобретен в Сергиевской улице
небольшой, но очень хороший дом, куда я на этих днях и перевезу его вещи. Дом
этот будет заперт до его возвращения. Вам же, сударыня, я могу еще предложить
занять дачу Ричарда Федоровича в
Гатчино, годную для жизни зимой. Там восемь
комнат и большой сад. Если желаете, вы можете занять ее. По мнению моего
доверителя, пожилые дамы, нуждающиеся только в спокойствии и чистом воздухе,
должны чувствовать себя там очень хорошо.
Все три женщины, молча выслушавшие эти слова,
поднялись, дрожа от ярости.
А, негодяй! Он еще насмехается над нами...
Пусть он подавится своей дачей! Мы не желаем ее! — крикнула Клеопатра
Андреевна, теряя над собой всякую власть.
Вы не правы, сударыня: дача эта очень красива
и комфортабельна, а Гатчино так недалеко от Петербурга. Во всяком случае, если
вы измените свое решение, дача останется в вашем распоряжении. Вот чековая
книжка на текущий год; каждый месяц вы можете получать назначенную вам сумму из
банкирской конторы Лампе и Ко. А теперь позвольте мне проститься с вами;
сегодня у меня много дел.
По уходе поверенного в изящной маленькой
гостиной долго царила глубокая тишина. Полученный удар был жесток, и все
присутствующие чувствовали себя точно под влиянием тяжелого кошмара.
Великодушный человек, которому за все его благодеяния они отплатили
оскорблением, клеветой и тысячью мелких уколов, показал, наконец, когти и дал
почувствовать свой гнев и презрение.
Иван Федорович первый пришел в себя. Схватив
письмо брата, он распечатал его и быстро пробежал следующие строки:
«Уже давно я знаю, какой бесчестной клеветой
преследуют меня и бедную, невинную женщину, которую, к ее несчастью, ты связал
с собой. Никогда Ксения Александровна не внушала мне другого чувства, кроме
дружбы и жалости. Но мне надоели, наконец, низкие интриги Юлии Павловны. Ты
советовал мне ехать путешествовать, и вот я следую этому доброму совету и
уезжаю на несколько лет. Таким образом, надеюсь, зло будет уничтожено в самом
корне, и я не буду служить помехой твоему супружескому счастью. Теперь ничто не
помешает тебе приобрести сердце твоей жены и ничто также не будет омрачать
твоей супружеской жизни. Моей мачехе я оставляю небольшой пенсион и
предоставляю ей право поселиться на моей даче в Гатчино Тебе я ничего не
оставляю в виду того, что помощь, какую я тебе оказывал, была так дурно
истолкована. Впрочем, ты получаешь достаточно для содержания своей семьи. Что
же касается Юлии Павловны, то я не чувствую себя обязанным платить участием за
ее клевету и злые сплетни и отказываюсь в будущем оплачивать содержание как ее,
гак и ее дочери. Твоя кузина молода и может работать. Если она желает пройти
курс шитья или поступить куда-нибудь кассиршей, то я не откажу помочь ей в
этом, а также согласен платить за Анастасию в гимназии, так как желал бы ее
видеть женщиной развитой и способной зарабатывать свой хлеб, а не бесполезным
существом, сходящим с ума от нарядов и полным претензий, несовместимых с ее
денежным положением. Если мои распоряжения не нравятся вам, я жалею об этом, но
вы должны винить самих себя. Вы гоните меня отсюда, и я глубоко убежден, что не
мою особу вы будете оплакивать.
Ричард Герувиль».
Побледнев от ярости и нахмурив брови, Иван
Федорович бросил письмо на стол и встал.
— Читайте и наслаждайтесь прекрасным
результатом ваших интриг! Медузы! Змеиные языки! Вы сами наказали себя своей
низкой завистью и злобой к моей жене. Мне лично все равно, так как у меня
хватит, чем прожить, но я очень доволен, что вам так прижали хвосты.
Распрощайтесь же с роскошной квартирой и поезжайте в Гатчино. Ходите теперь в театр
в галерею пятого яруса, вместо того, чтобы красоваться в ложе Ричарда на первых
представлениях опер и балета; тряситесь на извозчиках, вместо того, чтобы
кататься в коляске! А! — он ударил кулаком по лбу. — Повторяю: я рад, очень
рад, что Ричард так умно отомстил вам за ваши позорные поступки с ним. На мою
же помощь не рассчитывайте! Это вы всегда восстанавливали меня против
великодушного брата, выказывавшего мне столько дружбы, и поставили меня в
ложное и недостойное положение перед ним!
Он вышел, громко хлопнув дверью, и, как
ураган, сбежал с лестницы. Бешенство, положительно, душило его.
После ухода Ивана Федоровича бурная ссора
завязалась между тремя дамами. Каждая обвиняла другую в случившемся несчастьи.
Все сходились только в гневе на Ричарда, и на голову отсутствующего сыпались
самые оскорбительные эпитеты.
Наконец, крики, нервные припадки и взаимная
брань стихли, и обе пожилые дамы остались одни, так как Юлия, бесновавшаяся
подобно фурии, оставила их и заперлась в своей комнате.
